голоса, а то и вовсе невнятные шепотки.
Их неубедительность от десятилетия к десятилетию, по мере развития контракционных представлений, становилась всё более явной.
А контракция, словно девица, вошедшая в возраст, хорошела тогда год от года, хотя и пришлось ей пережить весьма нелёгкое испытание. К началу нашего столетия стало ясно, что гипотеза Канта–Лапласа, более века прослужившая науке, перестала соответствовать уровню накопленных знаний. Иначе говоря, фундамент, на котором была построена концепция контракции, потребовал замены, что могло самым роковым образом отразиться на её судьбе.
Появившаяся вскоре космогоническая гипотеза английского астрофизика Джеймса Хопвуда Джинса, так же как и лапласовская, исходила из горячего происхождения Земли. По представлениям Джинса, причиной рождения планет было отторжение вещества с поверхности Солнца прошедшим вблизи него космическим телом, от такого варианта несколько попахивало катаклизмами Кювье. Однако в то время снова вошло в моду мнение, что совсем без вмешательства каких-либо посторонних сил Солнечная система, по всей видимости, ооразоваться не могла. Кроме того, подобные отторжения астрономы считали фактом, если не распространённым, то всё-таки встречающимся во Вселенной. Так что в данном случае перед нами не совсем произвольная конструкция ума. Да, собственно, и катастрофы в самом прямом смысле здесь не предполагается: никакие тела ни с какими не сталкивались, но лишь пронеслись на близком расстоянии друг от друга.
Для контракционной концепции гипотеза Джинса вполне годилась, ведь эта концепция предъявляла к космогонистам самые скромные требования — главное, чтоб они передавали наукам о Земле планету, у которой верхний слой — твёрдая кора, а ниже — огненно-жидкая оболочка, да ещё, чтобы раскалённые недра Земли постепенно остывали, отдавая сквозь кору своё тепло в мировое пространство.
Пожалуй, менее годилась для контракции гипотеза американских астрономов Ф. Мультона и Т. Чемберлена, появившаяся раньше гипотезы Джинса. По гипотезе американцев Земля первоначально представляла собой массу газа, извергнутого из протосолнца под действием приливных сил. В ходе этого процесса образовались из газовых сгущений твёрдые тела, так называемые планетозимали. И первородная Земля, обладавшая уже изрядной силой тяжести, притягивала эти планетозимали, наращивая с их помощью свою массу.
Основной вариант формирования лика Земли по этой гипотезе совсем не совпадал с идеей контракции. По ней выходило, что падение потока планетозималей под разными углами то ускоряло, то тормозило вращение Земли и она деформировалась в результате этих скачков, «толстея» в районах экватора, сплющиваясь у полюсов.
Мало того, в теле Земли эти постоянные изменения скорости вращения должны были приводить к появлению зон особенно напряжённых, подверженных деформации сильнее, чем соседние участки (Чемберлен называл их «поясами податливости»), и более устойчивых участков, эффективнее, чем соседние, сопротивляющихся уменьшению и увеличению скорости вращения. Сторонники планетозимальной гипотезы считали, что материки и океаны появились на ранних стадиях образования планеты в результате «проскальзывания» коры вдоль поясов податливости.
Однако Ричард Кэррингтон, дав в своей книге «Биография моря» примерно такое описание планетозимальной гипотезы, заканчивает его вполне определённой оценкой: «Современному читателю эта теория происхождения океанических бассейнов может показаться скорее остроумной, чем правдоподобной… Сегодня различные гипотезы, основанные на концепции охлаждения и сжатия
В другом месте, проводя ту же мысль, явно работающую на концепцию контракции, Ричард Кэррингтон пишет: «Согласно самой распространённой гипотезе Земля возникла из вращающейся раскалённой газовой туманности, которая, постепенно охлаждаясь и сжимаясь, достигла огненно-жидкого состояния, а затем на ней образовалась кора… Важным в этой гипотезе является то, что состояние земной коры определяется силами напряжения и деформации, вызванными охлаждением и сжатием внутренней массы Земли. Другими словами, Землю в этом отношении можно сравнить с высыхающим апельсином, кожа которого сморщивается по мере того, как высыхает сердцевина».
Убеждён, моему просвещённому читателю нет нужды объяснять, что замена яблока на апельсин свидетельствует лишь о гастрономических пристрастиях автора данного сочинения, но никак не отражается на сути концепции.
Тут не обойтись без некоторых комментариев. Дело в том, что, опираясь на свидетельство Кэррингтона, мы должны учесть по крайней мере два момента. Первый — цитируемая нами книга, вышедшая в 1966 году в Ленинграде в издательстве «Гидрометеоиздат», представляет собой перевод нью-йоркского издания труда Кэррингтона, выпущенного под тем же названием «A Biography of the Sea» в 1960 году. Почти четверть века, отделяющая нас от времени, когда Кэррингтон писал свой труд, для нынешнего этапа развития науки — срок гигантский. Поэтому зачастую позиция, представляемая Кэррингтоном как современная, — это сегодня уже взгляд позавчерашнего Дня.
Мало того, сегодняшнее развитие познания заставляет и на прежние его этапы смотреть несколько иначе, чем смотрел автор «Биографии моря».
Очень важно ещё учесть и другое: в своём описании космогонических концепций Кэррингтон (даже с учётом прошедшей четверти века) проявляет явную необъективность и односторонность. Подобно многим англоязычным авторам, он совершенно не замечает существования космогонической гипотезы Отто Юльевича Шмидта, созданной в сороковых – пятидесятых годах, в основе которой происхождение планет Солнечной системы из рассеянного вещества газопылевого облака (в грубом приближении — концепция холодного происхождения Земли). Такое невнимание можно бы объяснить причинами политическими. Но Кэррингтон не замечает и трудов своего соотечественника — американского учёного Г. Юри, который, проводя физико-химическое исследование метеоритов, пришёл к выводу, что планеты Солнечной системы формировались из твёрдого вещества, то есть поддерживает шмидтовскую идею холодного происхождения Земли.
Словом, если уж касаться космогонии, то и в шестидесятом году вряд ли можно было, сообщая о ней, ограничиваться лишь трудами Мультона и Чемберлена.
Впрочем, следуя за Кэррингтоном, мы несколько забежали вперёд. Хотя такой прыжок во времени тоже для нас небесполезен. С его помощью мы смогли убедиться, что даже и в пятидесятых годах нашего столетия идея контракции пользовалась вполне определённой и полной поддержкой многих учёных. Суждение Ричарда Кэррингтона, человека весьма авторитетного, чьи книги переведены на многие языки мира и пользуются неизменной популярностью, позволяет составить по этому поводу надёжное представление.
Возвращаясь же назад, к последним десятилетниям прошлого века, мы должны отметить, что и тогда концепция контракции подвергалась многим испытаниям и с честью из них выходила. Геологи в то время активно исследовали разные уголки суши, и всё новые данные, добытые ими в экспедициях, легко укладывались в заранее отведённые квадратики этой концепции.
В 1872 году происходит чрезвычайно важное для изучения океанов событие — выходит в плавание знаменитый «Челленджер». Это первая в истории науки специальная экспедиция, цель которой собрать как можно больше сведений о глубинных областях Мирового океана. Экспедиция работает три с половиной года. За это время совершено кругосветное путешествие, в ходе которого посещались три океана планеты. Пройдено шестьдесят девять тысяч миль, собрано великое множество образцов донных пород на разных глубинах. Труды экспедиции заняли пятьдесят томов, выходивших в течение пятнадцати лет (1880–1895). Значительное место в них занимают работы по геологии. И снова все собранные факты укладываются в концепцию контракции.
Получает она поддержку и со стороны биологии. В 1859 году выходит знаменитый труд Чарлза Дарвина «Происхождение видов», после чего в науке прочно обосновывается представление об эволюции. Но ведь мы помним: воцарение контракции знаменовало собой победу в проблеме формирования лика Земли именно
