несметные стаи ворон, производя панихидный грай.
Александр Иванович сел в автобус, проехал одну остановку и сошел на углу площади Коммунаров и улицы Десятилетия Октября. От автобусной остановки до пивной было рукой подать, но что-то сделалось ему томно, и он плелся без малого пять минут.
Несмотря на воскресный день, народу в пивной было немного: какой-то старичок доставал из авоськи пустые бутылки, человека три стояли в очереди у стойки да в углу, под серовской 'Девочкой с персиками', пила пиво разбитная компания мужиков. Пыжиков пристроился было к очереди и вдруг словно спиной почувствовал, что самое-то главное он не то чтобы не увидел, а увидел, но как-то не углядел. За высоким столиком, покрытым бумажной скатертью, вроде бы стоял некто с длинными волосами до плеч, в долгополом суконном пальто музейной видимости и босой.
Александр Иванович оставил очередь, приблизился, встал за соседний столик и замер, испытывая непонятное умиление и испуг. Старичок все лязгал своими бутылками, разбитные мужики в углу сквернословили почем зря.
- Ты зачем ножницы украл? - вдруг спросил незнакомец.
Пыжиков обомлел. Он молчал с минуту, потом сказал:
- Сам не знаю... Наверное, из любви к металлу. Я по основной профессии металлург.
В то же мгновение ему стало ясно, что он сказал глупость, но поправить дело было уже нельзя. Вообще все стало вдруг ясно: если в отдельно взятом городе можно проиграть огромный волоконный комбинат в обыкновенного 'петуха', и тут же убивают за двадцать целковых сдачи, то такому городу вовсе незачем существовать, и он, как древние Помпеи, должен исчезнуть с лица земли... Но самое страшное - было ясно: покража ножниц из парикмахерской на углу улицы Карла Либкнехта и Хлебного тупика стала, что называется, последней каплей в чаше долготерпения, и эта покража решила все. Вместе с тем было так жалко родного города, так жалко, что Пыжиков сморщился и сказал:
- Ну ладно я - отпетый человек, но вот есть такая Маня Холодкова, страдалица, святая душа, - неужели и ей конец?!
Ответ был:
- Маню Холодкову и правда жаль.
- Погодить бы со всем этим делом, а?.. Может быть, все со временем утрясется и эти проклятые ножницы я верну?..
Наступило продолжительное молчание, за которым последовали слова:
- Так и быть. Ради Мани Холодковой, страдалицы, погожу.
В окно пивной ударил жемчужный луч.
