холодными оценивающими взглядами:
– Привет, парень!
Джино стало стыдно своих спортивных штанов и белой майки, он почувствовал себя глупо, словно явился в легкомысленном наряде на собрание серьезных мужей. Тут подал голос серолицый:
– Эй, ребята, пошевеливайтесь, не то отстанете.
После этого он приковылял к Винни и вручил ему пачку счетов. Он походил на старую исхудавшую крысу.
– Ты задерживаешься, Винни, – пожурил он его.
Винни нервозно бросил в удаляющуюся спину:
– Наверстаю в перерыве.
Джино собрался уходить. Винни встал и вышел из своего желтого круга, чтобы проводить брата до лифта. Они ждали, слушая, как скрипят стальные тросы и дребезжит ползущая вверх кабина.
– Ты можешь срезать, если пройдешь через сортировочную станцию, – посоветовал ему Винни. – Только будь осторожен, следи за локомотивами. – Он положил руку Джино на плечо. – Спасибо за ленч. Ты играешь в субботу?
– Ага, – откликнулся Джино. Лифт полз наверх еле-еле. Ему не терпелось унести отсюда ноги. Он видел, как озабоченно оглядывается Винни на тарахтящие машинки; через секунду старший брат вздрогнул, увидев, как серая крыса подслеповато вглядывается в потемки, пытаясь высмотреть их у лифта.
– Если успею встать, приду посмотреть, – пообещал Винни. Тут с ними поравнялся лифт. Стальные двери распахнулись, Джино сделал шаг вперед.
Начался томительно-медленный спуск. От запаха плесени, крыс и старых испражнений у Джино подступила тошнота к горлу. Выйдя на волю, он задрал голову, наслаждаясь теплыми лимонными лучами сентябрьского солнца. Он радовался свободе.
Он больше не вспоминал Винни, а припустился бегом через сортировочную станцию – необъятное поле разбегающихся во все стороны серебристых рельс, которые то и дело сходились, чтобы снова разойтись. Он согнул правую руку, словно сжимая мяч, и стал еще быстрее перепрыгивать со шпалы на шпалу, стараясь не касаться рельсов, которые, смыкаясь, грозили поймать его ногу в западню. Он ловко уворачивался от черных мастодонтов-паровозов, отпрыгивая то вправо, то влево и все больше набирая скорость. За его спиной раздался свисток, и Джино пустился наперегонки с паровозом; через несколько минут машинист, окинув его безразличным взглядом, пришпорил своего мастодонта, который загрохотал еще оглушительнее и обогнал Джино. Когда соперник замер поблизости от гурта коричневых и желтых товарных вагонов, Джино тоже остановился, с трудом переводя дыхание. Его белая майка намокла от пота, он чувствовал, что его мучают голод и жажда, но зато он обрел прежнюю силу и свежесть.
Он снова припустился бегом и в конце концов выскочил с территории сортировочной станции неподалеку от Челси-парка. Здесь его уже поджидали приятели, пинавшие мяч.
Глава 21
Спустя неделю Лючия Санта, проснувшись поутру, почувствовала смутную тревогу. Сал с Леной все еще нежились в постелях. На рассвете Лючия Санта слышала, как вернулся домой Джино: она знала, как беспечно и шумно он раздевается. Прихода же Винни она так и не расслышала. Потом она припомнила, что в понедельник у него выходной и в этот день он иногда является даже позже, чем Джино.
Зная, что никто не может проникнуть в квартиру так, чтобы ей не стало известно об этом, она все же заглянула в комнату Винни. Теперь он спал в прежней спальне Октавии, единственной комнате во всей квартире с закрывающейся дверью. Кровать осталась нетронутой, однако Лючия Санта не торопилась начинать волноваться по-настоящему. Позже, отослав детей в школу, она облокотилась о лежащую на подоконнике подушку и принялась ждать, когда сын появится на авеню. Время шло; когда через мостовую потянулись железнодорожники, торопящиеся домой на обед, она смекнула, что наступил полдень.
Тут уж она забеспокоилась не на шутку. Облачившись в толстый вязаный жакет, она спустилась к Лоренцо.
Она знала, что старший сын всегда пребывает с утра в дурном настроении, однако слишком нервничала, чтобы ждать и дальше. Она застала Ларри с чашкой кофе; из-под старенькой майки выбивались густые черные волосы, покрывающие всю его грудь.
Прихлебывая кофе, он, не скрывая раздражения, отрезал:
– Ма, он больше не дитя, господи боже мой! Наверное, где-то задержался, и было уже поздно возвращаться. Вот проспится – и пожалует домой как миленький.
– Вдруг с ним что-то случилось? – продолжала тревожиться Лючия Санта. – Как мы узнаем об этом?
– Не беспокойся, полицейские повсюду суют нос, – сухо ответил Ларри.
Луиза налила матери кофе. На ее отяжелевшее, но все еще красивое лицо, обычно безмятежное, тоже легла тень волнения. Она симпатизировала Винни, поскольку знала его лучше, чем кто-либо еще, исключая мать, и тоже отказывалась воспринимать его отсутствие как нормальное явление.
– Пожалуйста, Ларри, поезжай и попробуй разузнать о нем, – обратилась она к мужу.
Слышать от нее такое было настолько необычно, что Ларри сдался. Он погладил мать по плечу.
– Я загляну к Винни в контору, ладно, ма? Дай только допью кофе.
Лючии Санте пришлось возвратиться наверх и ждать там, сгорая от беспокойства.
К трем часам из школы вернулись Джино и младшие, а Ларри все не было. Мать попыталась задержать Джино дома, чтобы не так убиваться, но тот так ничего и не понял и улизнул с мячом, ни о чем не спросив. Сад и Лена делали уроки, примостившись у круглого кухонного стола, и мать дала им по бутерброду с оливковым маслом и уксусом. Наконец в пять вечера вернулся Ларри: Винни нет на работе, о нем никто ничего не слышал. Она видела, что теперь и Ларри встревожен; она принялась заламывать руки и взывать по-итальянски к господу.
Луиза поднялась к матери вместе с детьми и попыталась ее успокоить. В суматохе никто не расслышал прозвучавших на лестнице шагов. Внезапно в дверном проеме вырос черный силуэт железнодорожного «быка», позади которого маячил посеревший Panettiere Последний шагнул вперед, словно не желая, чтобы Лючия Санта увидела «быка» и расслышала его слова, и инстинктивно поднял вверх обе руки, ладонями к Лючии Санте; в его жесте было столько невысказанной скорби, что Лючия Санта утратила дар речи. Первой заголосила Луиза.
Джино как ни в чем не бывало сидел на крыльце Гудзоновой Гильдии вместе с друзьями, когда к нему подошел Джои Бианко. Джои сказал:
– Шел бы ты домой, Джино, у вас там большой переполох Теперь Джино редко виделся с Джои. Они переросли былое приятельство, как часто бывает с детьми, и теперь чувствовали в обществе друг друга смущение. Джино не стал окликать Джои, когда тот продолжил путь, и не спросил его, в чем, собственно, дело Сперва он даже не хотел идти домой, но потом все-таки решил взглянуть, что там еще стряслось.
Он пересек Челси-парк по диагонали и легко побежал по Десятой авеню. От угла Тридцатой стрит он увидел перед своим крыльцом большую толпу и перешел на медленный шаг.
В толпе не оказалось ни одного родного лица.
Джино бегом преодолел лестницу и ворвался в квартиру. Она была забита соседями У окна в углу стояли Сал с Леной, одинокие и побелевшие от страха.
Толпа расступилась, и взору Джино предстала мать, усаженная на стул. Над ней возвышался доктор Барбато, держащий наготове шприц. Ларри крепко обнимал мать обеими руками, не давая ей биться в конвульсиях.
Вид матери был ужасен: казалось, порвались все мускулы ее лица, которое утратило какое-либо выражение. Рот ее странно кривился, словно она хотела что-то сказать. Глаза ее уставились в одну точку, как у слепой. Внезапно она сделала резкое движение, словно собираясь соскочить со стула, но тут доктор Барбато нанес ей удар шприцем в руку и стал ждать последствий.
Черты лица Лючии Санты постепенно разгладились, приобретая выражение покоя. Веки ее закрылись, тело расслабилось.
– Отнесите ее на кровать, – распорядился доктор Барбато. – Пусть поспит часок Позовите меня, когда она проснется.
Ларри и несколько женщин понесли мать в спальню. Джино обнаружил, что стоит рядом с Терезиной Коккалитти. Он впервые в жизни заговорил с ней – тихим, почти неслышным голосом:
