говорит: - Давно уже собирался его убаюкать.
У меня за спиной открывается дверь, и в бар входит мужчина. Он останавливается на пороге и обводит глазами зал. Машет рукой, разгоняя дым, и говорит:
- Какого хрена?
Дверь захлопывается за ним.
Нэш наклоняет голову и лезет пальцами в нагрудный карман. Достает белую картонную карточку в желтых и красных пятнах от соусов и читает баюльную песню вслух, ровно и монотонно, словно считает - словно это не слова, а цифры. Точно так же, как Элен.
Человек в дверях замирает и закатывает глаза, так что видны только белки. Его ноги подкашиваются, и он падает набок.
Я просто стою и смотрю.
Нэш убирает карточку обратно в карман и говорит:
- Ну вот.
И я говорю: где ты нашел стихотворение?
И Нэш говорит:
- Догадайся. - Он говорит: - В единственном месте, где ты не сможешь ее уничтожить.
Он берет со стола бутылку пива и тычет горлышком в мою сторону.
Он говорит:
- Подумай. - Он говорит: - Подумай как следует.
Книга 'Стихи и потешки со всего света' всегда будет там. Доступна всем, для всеобщего пользования. Лежит буквально на глазах. Только в одном месте, говорит он. И оттуда ее не забрать.
Совершенно без всякой связи мне вспоминается костер кровельный. И речные мидии. И Устрица.
Нэш отпивает пива, ставит бутылку на стол и говорит:
- Подумай как следует.
Я говорю: манекенщицы, все эти убийства... Я говорю: то, что он делает, это неправильно.
И Нэш говорит:
- Ты сдаешься?
Он должен понять, что секс с мертвыми женщинами - это неправильно.
Нэш берет ложку и говорит:
- В старой доброй библиотеке Конгресса. Которая - на деньги налогоплательщиков.
Черт.
Он окунает ложку в миску с чили. Подносит ложку ко рту и говорит:
- Только не надо читать мне лекцию на тему: некрофилия - как это плохо. - Он говорит: - А то получится из серии 'чья бы корова мычала'. Нэш говорит с полным ртом чили: - Я знаю, кто ты.
Он глотает и говорит:
- Тебя все еще разыскивают для дознания.
Он облизывает губы, испачканные в красном чили, и говорит:
- Я видел свидетельство о смерти твоей жены. - Он улыбается и говорит: - Признаки сексуального контакта, произведенного после смерти?
Нэш указывает на пустой стул, и я сажусь. Он подается вперед, ложась грудью на стол, и говорит:
- И это был лучший секс в твоей жизни. И не говори мне, что нет.
И я говорю: заткнись.
- Ты не сможешь меня убить, - говорит Нэш. Он крошит сухарики в миску с чили и говорит: - Мы с тобой очень похожи.
Я говорю: в моем случае это - другое. Она была мне женой.
- Жена или нет, - говорит Нэш, - но мертвая есть мертвая. Как ни крути, это некрофилия.
Нэш зачерпывает ложкой сухарики в чили и говорит:
- Убить меня - для тебя это равносильно самоубийству.
Я говорю: заткнись.
- Расслабься, - говорит он. - Я никому ничего не рассказывал. - Он хрустит сухариками в чили. - Это было бы глупо. - Он говорит: - Сам подумай. - Он отправляет в рот очередную ложку чили. - Мне невыгодно, чтобы кто-то еще узнал. Мне не нужна конкуренция.
Несовершенный, безнравственный - вот мир, в котором я живу. Так далеко от Бога - вот люди, с которыми я остался. Все хотят власти. Мона и Элен, Нэш и Устрица. Те немногие, кто меня знает, - все меня ненавидят. Мы все ненавидим друг друга. Мы все друг друга боимся. Весь мир - мне враг.
- Мы с тобой, - говорит Нэш, - нам нельзя доверять никому.
Добро пожаловать в ад.
Если Мона права, если прав Карл Маркс, которого она цитировала, то убить Нэша означает его спасти. Вернуть его к Богу. Вернуть его к человечеству, искупив его грехи.
Наши взгляды встречаются, и губы Нэша вылепливают слова. Его дыхание пахнет чили.
Он читает баюльную песню. Каждое слово - с нажимом, словно надрывный собачий лай. Каждое слово - с нажимом, так что чили пузырится у него на губах. Летят капельки красной слюны. Он умолкает и лезет в нагрудный карман. Чтобы достать карточку. Он вынимает ее двумя пальцами и читает уже по карточке. Карточка вся заляпана соусом, так что он вытирает ее о скатерть и читает по новой.
Слова звучат мощно и сильно. Это звук смертного приговора.
Мой взор мутнеет, мир расплывается серыми пятнами. Все мышцы вдруг обмякают. Глаза закатываются, колени подгибаются сами собой.
Значит, вот как это - умирать. Чтобы спастись.
Но убийство - это уже рефлекс. Это - мои способ решать все проблемы.
Колени подгибаются, и я падаю на пол. Ударяюсь сначала задницей, потом - спиной, а потом - головой.
Все происходит само собой. Непроизвольно, как отрыжка, как чих, как зевок. Баюльная песня звучит у меня в голове. Пороховая бочка с дерьмом, которое я до сих пор не разгреб, - она всегда при мне.
Расплывчатый серый мир вновь обретает четкость. Я лежу на спине на полу и смотрю на жирный серый дым, клубящийся под потолком. Слышно, как трещит кожа мертвого повара, поджариваясь на гриле.
Нэш роняет карточку на стол. У него закатываются глаза. Плечи вдруг опускаются, и он падает вниз лицом - прямо в миску с чили. Красный соус выплескивается на скатерть. Его тело медленно валится набок, и он падает на пол рядом со мной. Его глаза широко открыты - смотрят мне прямо в глаза. Его лицо все измазано в чили. Его хвостик, который торчал на макушке, как чахлая пальмочка, растрепался, и волосы упали ему на лицо.
Он спасен, но я - нет.
Серый дым обволакивает меня, гриль шипит и шкварчит. Я поднимаю с пола карточку Нэша и подношу ее к пламени свечи на столе. Дым - к дыму. Я просто смотрю, как она горит.
Включается сирена, пожарная сигнализация. Сирена такая громкая, что я не слышу собственных мыслей. Как будто они вообще есть - мысли. Как будто я могу думать. Вой сирены распирает меня изнутри. Большой Брат. Он занимает мой разум, как армия - павший город. Пока я сижу - жду полицию, которая меня спасет. Вернет меня к Богу и воссоединит с человечеством. Вой сирены заглушает все. И я этому рад.
Глава сорок первая
Уже после того как полицейские зачитали мне мои права. После того как на меня надели наручники и привезли в участок. После того как в бар вошел первый патрульный, увидел тела и сказал: 'Господи Иисусе'. После того как полицейские врачи сняли мертвого повара с гриля, увидели его сожженное лицо и проблевались прямо себе в ладони. После того как мне разрешили сделать один звонок, и я позвонил Элен и сказал, что мне очень жаль, но вот оно и случилось. Я арестован. И Элен сказала:
- Не волнуйся. Я тебя вытащу.
После того как у меня взяли отпечатки пальцев и сфотографировали меня анфас и в профиль. После того как у меня отобрали бумажник, ключи и часы. Мою одежду, мою спортивную куртку и синий галстук сложили в пластиковый пакет, надписанный не именем, а моим новым криминальным номером. После того как меня - голого - провели по холодному коридору из шлакобетонных блоков в холодную бетонную комнату. После того как меня оставили наедине с деловитым пожилым офицером - дородным и крепким, с руками
