что они в онтологическом, бытийственном смысле неравноценны: подлинно бытийствует в России аграрная цивилизация, а городская паразитирует на ней, питается ее соками. Городская цивилизация никогда не была самодостаточной, самовоспроизводящейся в России. Не случайно все порядки, заводимые после Петра стараниями реформаторов, своей устойчивостью обязаны известным соотношением между деревенским большинством, выполняющим роль донора, и городским меньшинством.
Кризис социализма начался в тот самый момент, когда он стал 'развитым' - в социалистический город перекочевало более половины населения. После этого дешевые продукты, ежегодное снижение цен исчезло и начался ползучий инфляционный кризис. Но самое главное не в этом. Оно в том, что город в России так и не сформировал тот антропологический тип, который был бы вполне пригодным для жизни в этой специфической стране России.
Сам по себе город плодил неврастеников, не способных выносить бремя существования. Сначала этого неврастеника лечила идеология, обещая ему скорое светлое будущее. Пионерско-комсомольско- коммунистический человек не любил своей страны и не ориентировался на то, чтобы обживаться в ней по- настоящему - он любил обещанное коммунистическое будущее. Когда же эти обещания провалились, урбанистический неврастеник, по-прежнему не способный жить в 'этой' стране, полюбил Запад как землю обетованную.
Первоначально у него были реформаторские иллюзии - перебраться из ненавистной, неласковой 'Азии' в Европу вместе с новой страной - Российской Федерацией, которая, таким образом, становилась политической эмигранткой СССР. Затем он проникается сознанием, что и сама РФ, обрубившая геополитический груз внутреннего Востока в лице Средней Азии и Закавказья, все же продолжает оставаться азиатской страной, в которой ему, 'внутреннему европейцу' жить невозможно. И тогда демократическая элита стала договариваться с Западом за спиной собственного народа - 'как европейцы с европейцами'.
Мы, таким образом, открыли тайну человека, способного жить в России и любить ее, это тот человек, который еще сохранил в себе специфическую энергетику старой крестьянской России: внутреннюю выносливость и жертвенность, способность к спонтанной активности - не дожидаясь специального 'стимулирования', готовность дарить, а не обменивать.
Здесь мы сталкиваемся с самым знаменательным парадоксом, свидетельствующем о нищете 'прогрессистской' мысли в России. Все прогрессисты постоянно сетовали на устойчивость традиционных крестьянских пережитков, которые путают все карты реформаторов, препятствуя стремительному взлету в светлое в будущее. На деле же оказалось, что как только иссякают источники энергии, заложенной в таинственных пластах народной крестьянской культуры, авангардные городские группы быстро вырождаются в бесплодную, завистливую и неврастенически-нетерпеливую среду, питающуюся утопиями и химерами. Ни к какому реальному, кропотливому созиданию, к настоящей работе эта среда не способна. Поэтому она объявляет себя патриотами не существующей страны - западниками.
Западники - это маргинальная среда, не способная жить в собственной стране и в большинстве случаев не способная жить и на Западе. Живя в России, они являются западниками, вкусив реального опыта на Западе нередко снова становятся ностальгическими почвенниками.
Поэтому, рассуждая в цивилизационной парадигме, можно сказать: житель российской города - в той мере, в какой он остается способным к продуктивному, а не паразитарному существованию, - это загадочный кентавр, видимая часть которого являет собой черты городского прогрессизма, а тайная, невидимая - черты традиционной крестьянской аскетики. Но именно это потаенную природу исконно русскости, переведенной на нелегальное положение, ожесточенного преследовали в других и в себе самих ревнители последовательного прогресссизма.
В самом деле: исконная Русь, до последнего времени сохраняющаяся в русской деревне (последние ее свидетели - писатели-деревенщики 70-х гг.) и в наших душах находится на нелегальном - преследуемом - положении со времен Петра I. Как писал Розанов, 'Он с ручищами Исполина, он бил бедную Россию, бил бессильную Россию... обухом в темя, обухом в затылок, обухом по шее. Бил и - убил. Его назвал народ 'Антихристом'...8
То же самое делает Сталин в период коллективизации, в период индустриализации, в период заградительных отрядов, готовых крошить пулеметами необученную крестьянскую массу, посылаемую безоружной против немецких танков. Все реформы в России прямо замешаны на геноциде в отношении крестьянской, провинциальной, традиционной России. Если реформаторство - не убийство, а переделка, перевоспитание, то ведь всем педагогам - воспитателям и перевоспитателям - хорошо известно, что залогом успеха является чувство самоуважения и собственного достоинства воспитуемых.
Современная психология специального подчеркивает опасность заниженных самооценок - те, кому они внушены, намеренно или ненамеренно, полагают, что им уже нечего терять и становятся непригодными для процесса социализации 'невоспитуемыми'. На коллективном уровне эта закономерность действует стихийно: со времен христианства сознание униженных и социально незадачливых получало духовную компенсацию в виде принципа 'блаженны нищие духом'.
Великий атеист и богоборец К. Маркс создал свой миф о пролетариате о его первородстве и будущей всемирно-исторической гегемонии. Никакими собственно научно-теоретическими, эмпирическими, статистическими данными это марксистское обетование пролетариату не могло быть подтверждено. Но оно несомненно способствовало превращению рабочего класса в активный общественный субъект, обладающий идентичностью, уверенный в своем достоинстве и призвании. Только это помогло рабочему классу добиться реальных улучшений своего социального положения в трудной тяжбе с патронатом, с буржуазным государством, с интеллектуальной средой, преисполненной снобизма.
Так почему же российские реформаторы не только не использовали этот принцип мобилизующей самооценки в своей 'работе' с русским народом, предпочитая, напротив, унижать его, внушать ему самые тяжелые подозрения в отношении собственной культурно-исторической наследственности? Может быть, они, сознательно или бессознательно, готовили территорию 'этой' страны для какого-то другого народа, не то выращенного в лабораториях по 'воспитанию нового человека', не то... приглашенного со стороны?
Что же делать народу перед лицом этой реальности, когда все обстоятельства - против него, когда бесчисленные инстанции, представляющие передовое общественное мнение всего мира с его громадным престижем, кажется подписало ему свой окончательный приговор? А о том, что этот приговор окончательный, свидетельствует слишком многое. Разве не ведут себя новые приватизаторы российской собственности так, как будто окружающего народа, с его законными правами и достоинством, больше не существует?
Разве не так же ведут себя 'стратегические партнеры' наших правящих демократов, бесцеремонно и демонстративно игнорируя законные права и интересы России?
Ведь современная история межкультурного диалога, и в частности теория переговорного процесса, разработанная в американских университетах9 учит, что партнера ни в коем случае нельзя припирать к стенке, игнорируя его законные интересы,- если только вы убеждены, что он не исчезнет в самом скором времени. 'В условиях длительного взаимодействия... крайне невыгодно делать ставку на разовый выигрыш, достигнутый за счет потери доверия другой стороны'10.
Но ведь именно в таком ключе - в виде игры на окончательное поражение ведут свои переговоры с русским народом и его собственные реформаторы и зарубежные западные партнеры. Следовательно, в тайне уже решен вопрос о существовании этого народа - в планах на долгосрочное будущее он как полноценный субъект - участник явно не предусмотрен.
Мало того, здесь действует своего рода принцип обратной связи: чем больше набедокурили 'рефорторы' и их зарубежные покровители, чем больше непростительных узурпаций и преступлений они совершили против российского народа, тем несомненнее они заинтересованы в том, чтобы он никогда не поднялся - ведь поднявшись, он способен призвать их к ответу.
ДВА ПУТИ СОВРЕМЕННОЙ
РУССКОЙ ИСТОРИИ
Так что же, повторяем, делать великому народу, приговор которому втайне, кажется, подписан? Вероятно, перед ним открываются два пути. Первый, к которому его явно толкают либеральные доброхоты, состоит в том, чтобы побыстрее стереть с себя национальные черты - узнаваемый облик ожесточенно преследуемой жертвы, распасться на все более мелкие группы и мелкими группами, а еще лучше - в одиночку, дизертировать с евразийского театра военных действий с Западом, из неблагоприятной среды (не Отчизна, а среда!) с тем, чтобы благополучно раствориться в среде победителей
