ладонью по торсу ребенка, но вдруг отдернул руку.
- Нет, - сказал он. - Довольно. Я дал тебе тепло и первоначальные формы. Я научил тебя менять эти формы, чтоб делать их более зрелыми. Я дал тебе гибкость, которой лишены твои братья по глине. А теперь не буду тебя касаться, и посмотрим, что дашь ты себе сама и какой путь изберешь. Потому что каждый избирает себя. И это и есть лучшее.
Да, это и есть лучшее. И вот этот идиот с лучшими в мире мозгами (моя машина, моя Галатея!) может вырастить себе сколько угодно извилин. Он мог бы стать Эйнштейном в сорок девятой степени. А предпочел разыгрывать какого-то примитивного Ромео.
- Балда, осел беспросветный, - кричу я Галатее, - ведь она же рыжая. Рыжая, ногти обломаны и не знает даже логарифмов.
В этот день я в первый раз по-настоящему замечаю Таньку. И еще я вдруг обнаруживаю, что, думая о моей машине, называю ее 'он'.
В этот день я в первый раз замечаю Таньку. И на другой день я замечаю ее тоже.
- Приветик, - входит к нам Танька, качаясь на 'шпильках'.
Все лампы Галатеи переходят в режим перегрузки.
А я достаю папиросу.
Белый палец гладит лоб Галатеи. Тупой палец с коротким ногтем. 'По существу, это просто уродливо', - говорю я себе.
Если б начать все сначала, я смотрел бы только на девушек, у которых есть маникюр. Не слишком бледный.
Сначала была Алена. Мы были тогда студентами, вечерами сидели в библиотеке, Алена прижимала к виску тупой палец, а я смотрел, как она это делает.
Если бы начать все сначала, я смотрел бы лучше труды по новой математике и, может быть, постиг бы матричные скопления высших порядков. А я смотрел на ее руки в пятнах химикалий и на то, как она сидит, подогнув ногу.
- На вечере будете? Я выступаю, - сообщает Танька-лаборантка. И подносит пальцы к виску знакомым Алениным жестом.
- Я тебе нужен? - спрашиваю я Галатею, когда стихает стук каблучков.
Я заранее поставил ей два пушпуля [пушпуль - пушпульная (двойная) схема] на вход: против перегрузок. Но черт ее знает... Валерьянки ей не дашь, курева не предложишь. Сам я стал курить по две пачки в день.
Алена была рыжая, так что Димка сказал про нее однажды: 'Подумаешь, золотое руно!'
- Добрый день, Машина, - следующим утром кивает Танька и отбрасывает рыжие волосы.
И что-то сжимает мне грудь. Так же как когда-то...
Алена. Я был не интересен ей и не нужен. А я сидел на лекциях и писал в конспектах: 'Алена'. И ждал, когда придет вечер и можно будет пойти по ее улице, подняться по ее лестнице, позвонить и слушать ее шаги: как они рождаются, как приближаются...
Если б начать все сначала, я читал бы в те вечера солидные журналы... А я ходил по Фонтанке, смотрел в черную воду...
И тогда я задумал этот мой совершенный мозг - мою машину. С которой не могло бы такое случиться.
- Вспомни, Галатея, я рассказывал тебе об Алене?
- Алена... Алена... - вспоминает Галатея. - Это статуя. Из белого мрамора. Она теплая. Она живая... Она прекрасна... Ее никогда не будет... И, может быть, она немножечко Таня.
- Ну знаешь! Такого я не мог тебе рассказать!
- Вы обо мне забыли? - услышал я голос своей гостьи.
Это была Таня. Она сидела, поджав ногу, и пыталась натянуть на колени юбку.
- Таня, - сказал я. - Таня. - И почувствовал, что охрип.
- А я все вспоминаю, - перебила она, - у вас была машина. С каким-то античным именем?..
Как будто меня стукнули по затылку. Потому что Таня сидела под лампой, и свет запутался в ее волосах, и я как раз почти убедил себя, что Галатея тут ни при чем.
- ...с ней еще что-то тогда случилось?
'Не хочу вспоминать, - остановил я себя, - не хочу!'
Но мало ли кто чего не хочет!
- Человеческий мозг, - сказал я тогда Галатее. - Ты знаешь, в чем его слабость?
- Мала скорость переключении, не та память...
- Да. Но не только в этом. У нас много 'дорожек' мыслей. Понимаешь? Есть одна главная дорожка. Ты решаешь ею задачу, думаешь ею, когда пишешь. Ты видишь и слышишь ею все и всего яснее. Это полезная дорожка - зона ясного сознания.
- А другие?
- Другие вносят путаницу. Главная дорожка берет интеграл, а вторая улавливает в это время музыку, а третья вспоминает вчерашний вечер. И они все перебивают друг друга... Какая уж тут может быть четкость!
- А как я? - спросила Галатея. - Ты сделал мне только главную дорожку?
- Я сделал главную биоцепь... Но ты синтезируешь мозг сама. С тех пор как ты стала видеть и слышать, я не контролирую больше твою структуру.
- Но и я не контролирую ее тоже.
- Это бессознательно. Твой мозг растет. Он стал почти в тысячу раз более электрически интенсивен, с тех пор как я впервые тебя включил.
- Ты мог бы различить, есть ли во мне эти ваши вторичные помехи?
- Прислушайся к себе. Каждый легко различает их сам.
Индикатор Галатеи тускнеет.
- Молчишь? - интересуюсь я. - Молчишь? Так я скажу тебе. Двадцать процентов мощности идут у тебя по главной дорожке. Только двадцать. Остальные - паразиты. И ты это знаешь.
Машина не отвечает.
- Послушай, Галатея, все эти боковые линии, и эмоции, и вообще... Ведь ты не человек, в тебе это не фатально. Ты мог бы подавить в себе...
- Не могу, - тихо сказала Галатея. - И может быть, не хочу. И это уже невозможно.
Вот и все. А я надеялся, что машина меня поймет. И, честно говоря, это была моя почти последняя надежда. Почти - потому что ведь существовал еще шеф...
- Эх ты, Дон-Жуан от электроники, - сказал я Галатее и пошел его караулить.
- Здравствуй, умница, - проворковал шеф, когда мне удалось затащить его в свой отсек. - Га-ла-тея? Ха-ха! Почему Галатея? Берегитесь, коллега: это напоминает манию величия... А?
Он мило шутил. А мне было не до шуток.
- Не падайте духом, коллега, - сказал он на прощанье. - Не падайте духом! На днях мы с вами займемся. Вот только кончатся заседания совета...
- Зря ты назвал меня так, - упрекнула меня Галатея, как только за ним закрылась дверь. - Она была бездарь, эта ваша критская статуя. Ну что от нее осталось... в науке?
Я смотрел в ее странный зеленый глаз.
Теперь я знал, что шеф не поможет. 'Кончатся заседания совета', - как легко он это сказал. Но если по правде, в последние пять лет заседания, конференции, симпозиумы практически не кончались ни разу. Вся жизнь наших институтских столпов - сплошной ученый совет...
В глазу Галатеи бродили нервные тени.
- А от тебя-то еще что останется? - с опозданием огрызнулся я. - Тоже мне страдалец - молодой Вертер!
И вышел, хлопнув дверью.
Со злости пролетаю по коридору до самой аппаратной и натыкаюсь на Димку с Аликом. Только их мне и не хватало! Впрочем, они, кажется, заняты: возбужденно шепчутся в углу у генератора.
- Вить! Шеф только что объявил: сегодня на совете наш вопрос опять не попадает! - сообщает мне Алик.
Ну понятно, у каждого свои неприятности... Я киваю и делаю вид, что срочно ищу в ящике для крепежа болты или гайки. Да и о чем тут говорить? Ясно и так - ребята бесятся, еще бы! Целый год они ждут, чтобы утвердили темы. Но на нашем Олимпе спешить не принято...
