Сапожники готовили туфли, тапочки, хотя Леонов не всегда соглашался перевозить их товар, говоря мне:
- Бедой кончим. Алчность одолела. Грешники мы, спаси царь небесный. Вам-то что с большим сроком, а меня законвоируют, в карцере насижусь...
- Не будь трусом, в крайнем случае дадут суток пять, но не законвоируют. Хлопотное дело...
- Да так-то оно так. Питаюсь лучше, чем на воле. Часом живем. А все-таки...
Мы с бочкой появлялись и в женской зоне - подъезжали к уборной.
- Красотка, задержись, - крикнул я.
- Черпай, черпай, вонюха... И убирайся! Ищи дуру.
А другая задержалась около нас. Приглядная, одетая чисто. Ждала, что скажем.
- Подойди ближе, - сказал я. - Не кусаемся. Не волки.
- Отчего вас называют золотарями?
- Золотые мы. Богачи.
Она молчала. Мы торопились заполнить бочку. Вдруг сказала:
- Забегай в гости. Чё лыбишься?
'Боязно к бабьему сердцу прилипнуть', - подумал я.
Синеглазая, пухленькая подошла ко мне ближе.
- Зойка. Забегай.
Только мне и Вольдемару разрешали бывать с бочкой у женщин. Вольдемар не знакомился с молодицами, а я загляделся на синеглазую Зою. Она была старшей дневальной и, понятно, на день оставалась в пустом бараке.
Однажды я принес Зое сливочное масло. Она рассмеялась:
- Люблю богатых женихов...
Скидывала с меня одежду, а я боялся задерживаться в ее бараке.
- Чудак! - Она смеялась. - Полежим здесь, как на воле... Я послала свою помощницу охранять нас. Появится дежурняк в зоне - она прибежит. Успеешь смыться. Редко случается с мужиком полежать. То начальника боишься, то уголочка нет. За чеснок и за масло благодарим. Нинку не помнишь? К повару бегала. Светленькая. Белоруска. Ватрушки он ей пек. Дважды в карцере отсидела. А недавно ее на сельхоз отвезли. Мечтает мальчонку родить. Досрочно освободят. Добилась. И мне бы давно рожать...
Вольдемар, покачивая головой, предостерег меня:
- Баба - главное зло.
- Молчал бы, если затвердело сердце. Без бабы народ бы вымер.
- Но только не здесь путаться... Жена - закон!
- Не хочется быть пугливым зайцем. Авось гром и не грянет.
- Жаль тебя, бабника. С дешевкой связался. Сгоришь! Загонят на общие, а оттуда прямая дорожка в деревянный бушлат...
- А я вас поняла, - сказала Зоя. - Отправим новенькое женское белье, запустим лапу в каптерку. Как это мы раньше не догадывались?
Леонов поотказывался, но все-таки сумел выгодно обменять юбки и чулки на продукты. Однако был недоволен:
- С бабьем лучше не связываться. Молчать не умеют.
Днем вдруг неожиданный обыск у нас в хибарке. Двое вольняшек старались. Беду навлек, я думаю, один наш работяга: не угостили его, лодырем называл Вольдемар. Не ворвались бы с обыском, если бы не донос.
В моей тумбочке - масло, сахар, чеснок; под кроватью - картошка. Дежурный по режиму, казалось, схватит меня за горло, он хрипло орал, дубасил кулаком по столу:
- Воруешь с кухни, со склада! Фашист! Вражина! Бабахнуть бы по морде...
- Гражданин начальник... - Я стоял по-солдатски навытяжку. - Моей вины нету. Картошка на складе летом у нас полугнилая, с ростками, дряблая, а моя одна к одной! А масло? И сравнивать не приходится. Да и сколько его там? Пол-литровая банка. У меня есть друзья. Попросили хранить. Обворуют их в бараке.
Дежурный вызвал старшего повара, тот сказал:
- Не наша картошка и не лежала с нашей. И масло не то...
- Но у него нет передач! Откуда он мог взять ее? И масло?
Я заранее условился с одним, будто бы он и другие хранили у меня передачи с воли. Тот подтвердил мои слова. Не попал я в карцер.
- Бог миловал. - Вольдемар улыбнулся. - Соврал ты ловко. Подготовился. Убедил. Но будем осторожнее...
Леонов с неделю ничего не вывозил за зону, хотя сапожники и портные предлагали всяческие мелкие изделия в обмен на молоко, на чеснок.
Меня вызвали к нарядчику. В чем дело? Я забеспокоился. Давно бы полагалось угощать нарядчика молоком. Загонят в бригаду на тяжелые работы? Я робко переступил порог его комнаты.
Вертлявый нарядчик с морщинистым лицом, с волосатыми руками кричал на бригадира, перебирая на столе формуляры. Я подумал: 'На воле - вор, а здесь - царь и Бог. Ну и дурак я - забыл умаслить стервеца'. Он сказал мне:
- Стой у двери. Фамилия? А-а... Это писатель? - Тон помягче. Докторам понравилась твоя работа. Ставят помощником санитарного врача. Вызывает Гринберг, начальница санчасти. Пойдешь утром. Те же уборные да плюс помойки, чистота в бараках, вши, клопы... Ты - фигура! Гроза! Ходи в чистеньком. Должны тебя побаиваться. Всё. - Он сел к столу. - Кто там еще?
Засучил рукава, будто готовился к драке.
