- Постой! Это когда он призвал правительство Никсона отказаться от провалившейся блокады и нормализовать отношения с Кубой?
- Он предложил провести мост длиной в девяносто миль, а нам предложили сделать все так, чтобы скорее был изготовлен гроб длиной в сто девяносто сантиметров. Было трудно. Дважды дело срывалось. В третий раз, за минуту до появления Эдварда, нас со всеми игрушками взяли на месте агенты ФБР. Кто давал задание, отвернулись, и я чудом не угодил в тюрьму. Вот тут-то я близко увидел их нутро, душу иуд.
- А ведь многие на старой Кубе ставили их портреты вместо икон в домашние алтари.
- А как же мне было думать иначе... Закурим, 'Гуахиро'? Ну, чего?
- Ты стой! - Рамиро достал пачку сигарет, спички, закурил и бросил горящую сигарету Гуинче. Тот поймал ее, жадно затянулся.
- Спасибо!
- Я знаю, о чем ты сейчас подумал. Однако продолжай!
- Чего продолжать? Были дела разные. В марте семьдесят четвертого в Мехико представительства 'Кубана де Авиасион', 'ТАКА', 'Айсландик' и десять окон в отеле 'Франсес' - моя работа. Тогда и начал я с Орландо Бошем. Вот смельчак!
- Чужими руками жар загребать и политику делать. - Рамиро сплюнул.
- Нет, он и сам! Это тебе не Насарио Сархен, не Артиме. - И словно бы спохватился: - Клянусь матерью, а в июне семьдесят пятого, когда министры иностранных дел приняли резолюцию об отмене антикубинских санкций, я порадовался в душе. Что-то впервые шевельнулось там. И пошло.
- Ты же кубинец. А вот Бош с тобой не пришел сюда. Кто за главного здесь?
- Не торопи, 'Гуахиро'. - Гуинче сделал последнюю глубокую затяжку и отшвырнул окурок.
- Мозг у людей в общем-то по своему строению у всех одинаков, механизм мышления схож. - Рамиро видел, что Гуинче еще не готов, и подумал, с каким волнением сейчас майор Павон и Рамон Дельгадо по очереди пристально глядят в бинокль на аллею. - А вот я спрашиваю: отчего же у людей столь противоречивые убеждения? Я задумывался не раз, Гуинче, можно ли вывести закономерность, установить принцип. Два брата - один за дело народа, другой ненавидит его. Третий родился от тех же родителей, а ему совершенно безразлично, что происходит кругом, он увлечен скачками, женщинами и накопительством. Что удерживает людей в постоянстве их убеждений? И что влияет на перемену их? И может ли враг коммунизма стать коммунистом? Ты как думаешь?
- Не знаю. Вот человек может перестать быть человеком. Это я знаю! Видел. А другому все может сделаться безразлично...
- Но ведь и я поначалу не принял коммунизма! Однако открылись глаза. У антикоммунизма нет будущего. Каждый, кто считает себя антикоммунистом, просто не согласен с идеями коммунистов, не желает их принимать, чаще всего не зная того, против чего борется.
- Ты это куда, 'Гуахиро'?
- Подумай сам! Мы оба жили там... А тебя ни разу не выволакивали из ресторана за темный цвет кожи?
- Да. Было.
- А ты задумайся, что будет, если контрреволюция победит, если все эти Артиме, Сархены, Калатауды, Мас Каносы и Боши возвратятся и станут править Кубой?
Гуинче попросил еще сигарету.
- Да Майами просто, как оно есть сейчас, переберется сюда и сделается Кубой. Хоть во главе и будут Бош и Артиме, а править станут братья Ферре1. Куба скорее всего в виде марионеточной республики превратится в колонию США. Люди из Вашингтона будут командовать на земле наших дедов и отцов. Не иначе!
1 Морис Ферре - мультимиллионер, в прошлом мэр Майами. Луис Ферре мультимиллионер, бывший губернатор Пуэрто-Рико.
- Но сейчас на Кубе не рай! Много чего не хватает.
- Кислое наше вино, но оно наше. И все делаем сами, своим трудом. Закладываем собственную индустрию, строим свои заводы, свои корабли. Никогда в мире Куба так не звучала. А если чего сейчас недостает, то мы скоро все будем иметь. Не в этом счастье. Нация, родина твоя живут своей жизнью, и никто нам не указывает со стороны.
- Послушай, 'Гуахиро'! Смешно, мы стоим у могил и ведем такую беседу.
- Печально! Но что поделаешь? Ведь в этом ты виноват, а точнее, те, кто тебе платит. Те, кто воспользовался слабостью Кубы после ее освобождения от Испании и вложил деньги в разрушенную экономику страны. Понимаешь? При самой дешевой рабочей силе они за пятьдесят шесть лет, которые хозяйничали на нашей земле, удесятерили свои капиталы. Вот как! Революция, отобрав у них собственность, лишь совершила правосудие. Раньше получалось так. Куба была в положении мужчины, который сам не может делать детей и радуется тому, что их ему делает сосед.
- Хватит, 'Гуахиро'!
- С кем пришел? Где ваш лагерь? Пойми, больше в жизни у тебя не будет шанса. Упустишь... локти кусать станешь. Учтется твое признание, добровольный приход, помощь, которую окажешь, Гуинче, по- человечески тебе говорю: решайся, сними с себя тяжесть.
- Дай уйти, 'Гуахиро'! Не терзай больше! Сейчас ничего тебе не скажу. Хочешь быть человеком? Поверь! Я не иуда. И жить хочу. А в том, что на душе тяжело, ты прав, не могу больше. Дай обдумать! Так тошно мне никогда не было. Если через неделю приду, а нет, так в понедельник, - все расскажу! Вы знаете о нас. Теперь точно вижу, что знаете. Перекрыли побережье.
- Не на страх твой рассчитываю, Гуинче, на совесть. Стань вновь кубинцем, сыном своей земли!
- Перестань, 'Гуахиро'! Жди! А не приду - ищите, 'Гуахиро', ищите! Конец у всех один. Но решиться мне не просто!
- Закури! - Рамиро вплотную подошел к Гуинче, дал пачку, спички, сам тоже закурил, кивнул на кольцо, поблескивающее на безымянном пальце. - С ядом?
- Ага!
- Знакомо. Надавил, крутанул камень и - по коже им. Смерть!
- Не боишься?
- Ты же не мальчик, Гуинче. Кругом наши люди.
- Как?
- А ты думал! Вдруг оказалось бы, что ты неизлечим. Ну, взял бы еще одну жизнь на душу. А уйти бы не дали.
Гуинче заволновался.
- Тебя ни один из них не видел и ни один из них не знает, кто ты. Будь спокоен. Решайся только, Гуинче! Сейчас пройдешь свободно. Потом я тебе помогу. Когда-то и я одолел все это. - И Рамиро наклонился за пистолетами, лежавшими на траве, поднял оба. - Держи! Уходи, как ни в чем не бывало. Я буду ждать в воскресенье.
Когда, наконец, Рамиро показался на аллее с горящей сигаретой, майор Павон с облегчением передал бинокль Рамону.
В следующее воскресенье Гуинче не появился. Рамиро в нервном ожидании дважды прочел про себя все стихи, которые знал на память, и раз десять повторил четверостишие из 'Гимна изгнанника' Хосе Марии Эредии.
Ведь герои найдутся на Кубе,
Предпочтут они славную участь:
Лучше смерть, чем, стеная и мучась,
Жизнь в неволе влачить, как рабы!
Когда Рамиро подошел к майору Павону, начальник местного отделения госбезопасности предложил все-таки запросить разрешение Гаваны и начать прочесывание.
- Так мы их не возьмем, а они нам нужны живые, - сказал, как отрезал, Павон.
- Я ставлю сто марак1 против одной, что он придет! - с горячностью горца заявил Рамон и осекся.
1 Марака - песо, так прежде народ называл основную денежную единицу Кубы (нсп.).
- Пойдемте ужинать, - предложил Рамиро. - Вот если бы пиво у кого нашлось. Пошли, а то собирается дождь.
