Мир этот превосходил материю. Эрик опустился в комету, в которую превратился мезон, вместе с тем являвшийся волной, смешивающейся с триллионом других волн, — подобно гребню, который пересекает море, чтобы подняться у берега и разбиться наконец в пронизанную солнцем белую пену и грохот; впрочем, эти волны были безгранично более изящны и трепетно переменны; они текли вместе, чтобы создать единство, в невозмутимой ясности пылавшее и грохотавшее вокруг. «Бах мог бы нам кое-что рассказать об этом», — мелькнула мысль, ведь рассудок его не отключился, посреди всего величия — он один из людей знал правду, и то не всю.
Атом ожидал его. Ядро, в котором гнездились энергии, явило величие, превосходящее всякое слово. Сперва мерцающие таинственными огнями, электронные оболочки скрывали ядро от него.
Эрик нырнул внутрь, несчетные силы ласкали его, ядро светилось спереди, — само в себе истинное творение, — он пронзил внешние барьеры, ощущая трепет, нырнул глубже и глубже.
Ядро взорвалось. Это была катастрофа и открытие сразу. Атом охватил Эрика, раскрылся, всем существом человек реагировал на каждый бурный порыв, познавая материю. Свет брызнул извне. Утренние звезды запели, и все сыны Господни вскричали от счастья.
— Космология, — сказала всемогущая Джоэль. Он на ощупь попытался разыскать ее в сгустившейся тьме. Джоэль обхватила его, и вместе, по лазерному лучу, они полетели через космическую релейную станцию к обсерватории, спрятавшейся позади Луны.
На миг он как бы увидел звезды своими глазами, незамутненные никаким небом. Их было множество: иссиня-стальные, белые как иней, закатно-золотые, угольно-красные, изгонявшие ночь с небес. Млечный Путь тек серебром, светились туманности, рождались новые планеты и солнца, сестра-галактика светилась слабым блеском за Гиннунгагапом.
Но он уже объединился с приборами, устремленными к пределам пространства и времени.
Сперва Эрик ощутил оптический спектр, лучи несли ему весть о мечущихся и клубящихся газах, о приливах в телах солнц — более подобных живой клетке, чем он мог вообразить прежде — и об их раскаленных недрах, где атомы приобретали новый элементарный облик, рождая фотоны, немедленно устремлявшиеся в космос. Эрик прикоснулся к игре Брахмы. А потом ощутил дуновение солнечного ветра, впитывал богатый и колкий его запах, познавая тысячелетнюю тонкость. Позже он отдался радиоспектру, космическим лучам, магнитным полям, нейтринным потокам, релятивистике, описывавшей работу Звездных ворот и сулившей путешествие во времени в зависимости от изгиба континуума.
В Великом каньоне, прорытом рекой Колорадо, можно увидеть слои, отложившиеся миллиарды лет назад, а рядом с ними корявый можжевельник, так познаешь и кое-что о Земле. Теперь Эрик узнал это и о глубинах пространства-времени. Первородный огненный шар сделался более реальным для него, чем муки собственного рождения, а вопрос о причинах великого взрыва сделался еще более увлекающим. Обежав спиральные рукава галактики и молекулу ДНК, потратив энергию, которая никогда не вернется к нему, Эрик увидел, как вселенная старится, созревая, — как вы и я, — подчиняясь Единому закону. Он прожил жизнь звезд; сколь многочисленны были волны, формировавшие их, сколь сильны были связи со всем бытием! Среди массивных голубых гигантов и черных дыр он нашел место, подходящее для ковки планет, на которых могут расти кристаллы и цветы. Он понял неизведанное — со всей полнотой, ныне и навсегда, — понял, как Джоэль стремилась продолжить исследования.
И все же наблюдавшая часть его, находясь рядом с ней, ощущала, что в сравнении с ней, восприятие его туманно, а понимание узко. И когда она вернула его назад в плоть, он закричал.
Они сидели в кабинете за столом — друг против друга. Джоэль подняла плотные шторы за своей спиной и открыла окно. Тени бежали по траве, солнце светило ярко, но воздух словно бы сделался морозным; гулкие порывы несли в комнату запахи влажной почвы, ароматы приближающейся осени.
Она говорила очень мягко:
— Мы просто не могли переговорить об этом осмысленно, пока ты не побывал там, правда, Эрик?
Взгляд его обратился к пустой кушетке.
— Как глубоко все, что происходит между нами с первого мгновения?
Она вздохнула:
— Я хотела, чтобы это случилось там, — и улыбнулась. — Я наслаждалась.
— И не более — только наслаждалась?
— Не знаю. Я заботилась о тебе, обо всем, чему ты учил меня. Но я была там, куда хотела отвести и тебя.
— И как далеко я зашел?
Она поглядела на свои руки, беспомощно сложенные на столе, и пробормотала:
— Недалеко, как я думала. Это было все равно что показывать слепому картину. Пальцами он может получить некоторое представление о ее текстуре, ощутить темные пятна, которые неминуемо будут теплее, но насколько скудно его понимание.
— А ты воспринимаешь все — до квазаров? — выдохнул он. Джоэль гордо подняла голову, как бы бросая вызов их общему несчастью:
— Нет, я только начала, и это бесконечно. Разве ты не понимаешь, что это только половина чуда? Чем дальше, тем больше. Прямое переживание, столь же непосредственное, как зрение, прикосновение, голод и секс… переживание Истинной Реальности. Весь известный человечеству мир является всего лишь ее мимолетным случайным следствием. Каждый раз когда я попадаю в виртуальную реальность, я познаю ее лучше: она делает меня все более принадлежащей себе. Как я могу остановиться?
— А я не сумею этому выучиться?
Джоэль понимала, что он не уверен в себе.
— Нет, голотевт должен начинать в раннем возрасте, и ничем более не заниматься, в особенности в отроческие годы. — Глаза ее кольнули. — Прости, дорогой. Ты хороший, добрый и… Как бы я хотела, чтобы ты мог последовать за мной. Ты, как никто, заслуживаешь этого.
— А ты не хочешь вернуться туда, где мы встретились? — А ты?
Эрик так и не смог в точности вспомнить то, что произошло сегодня. Однако…
— Нет, — сказал он. — Более того, не посмею попробовать вновь. Это грозит привыканием… меня ждет лишь привыкание и безумие. Тебя же… — он пожал плечами. — Помнишь «Рубай»?
— Я слыхала о Хайяме, — отвечала Джоэль, — но у меня не было времени его прочесть.
Он процитировал:
Она кивнула:
— Старик был прав. Я читала, что этот Омар был математиком и астрономом. Наверно, ему жилось одиноко.
— Как и тебе, Джоэль?
— Не забывай, у меня есть и коллеги, пусть их немного. Я учу их… — Джоэль умолкла, перегнулась через стол и сказала с особой заботой:
— А как насчет нас с тобой? Мы будем сотрудничать. Ты достаточно силен, чтобы продолжать работу, я не сомневаюсь в этом. Но в нашей личной жизни… что будет для тебя лучше?
— А для тебя? Давай решим сперва это.
— Как ты хочешь, Эрик. Я с радостью буду твоей женой, любовницей, кем угодно. — Он молчал. Подыскивает слова, решила она, которые не ранили бы ее. И не находил их.
— Ты говоришь так, как будто тебе все равно, — сказал он. — Ты будешь обращаться со мной хорошо, потому что для тебя это не очень существенно. — Он поднял ладонь, чтобы остановить ее. — О, я не сомневаюсь, что ты получаешь некоторое удовольствие от жизни и общения со мной, во всяком случае я помогу заполнить часы, которые ты вынуждена проводить вне связи с машиной… Ну а потом ты со своими
