захотелось задержать его на мгновение, чтоб напомнить о себе? А может быть, она просто была недалекой и сразу не осознала, какая огромная опасность угрожает ее конунгу, который, сколько она помнила, был всегда всемогущ, и она не нашла ничего лучшего, как попытаться рассеять мрачные мысли своего возлюбленного с помощью шутки? Эта женщина мертва уже многие сотни лет, и мы не можем теперь узнать, что побудило ее поступить так, но, когда Хьялти в шлеме и кольчуге направился прочь, Тира встала в дверном проеме. Плошка, которую она держала, отсвечивала желтоватым блеском на ее плаще, наброшенном на плечи и почти не прикрывавшем ее прелести, бывшие в самом расцвете. Она улыбнулась и сказала дрогнувшим голосом:
— Если ты падешь в битве, сколько лет должно быть тому, кто станет моим мужем?
Хьялти остановился, как будто его сковал мороз под звездным небом. Наконец он ответил:
— Что бы тебе больше понравилось иметь — двух двадцатилетних дружков или одного под восемьдесят?
— О, двух, что помоложе, — засмеялась она слабо. Может быть, она хотела добавить что-нибудь вроде: «Но вряд ли они мне заменят одного тебя, дорогой». Но не успела.
Хьялти, яростно крикнув:
— За эти слова ты поплатишься, потаскуха! — бросился на нее с ножом и, поймав за волосы, напрочь отсек девушке нос.
Она отшатнулась, зажимая рану. Плошка разбилась об пол и погасла. Кровь хлынула между ее пальцами.
— Ты вспомнишь меня, если кто придет к тебе, — глумился Хьялти. — Хотя мне кажется, что ни у кого не будет особого желания миловаться с тобой теперь.
Слишком ошеломленная, чтобы рыдать, она ответила:
— Но ведь я только хотела, чтобы ты остался со мной… Мне был никто не нужен… кроме тебя.
Ее голос, что был всегда таким милым, теперь звучал глухо и сдавленно.
Нож выпал у Хьялти из рук. Он замер на мгновение, осознав, к своему ужасу, что страх за конунга и собратьев по оружию превратили его в берсерка. Нагнувшись, он подобрал нож, чувствуя, что тот скоро снова понадобится, и вложил его в ножны, даже не стерев кровь.
— Никто не в состоянии думать обо всем сразу, — сказал он печально.
Хьялти попытался было поцеловать девушку, но та отпрянула в ужасе. А в Лейдре… в Лейдре все спали, ни о чем не подозревая. Воин вскочил в седло и поскакал прочь.
Вражеская дружина продвигалась довольно быстро и была уже далеко впереди него. Хьялти мчался, не разбирая дороги. Ветер ревел в ушах, проникая в легкие и кровь. Сполохи северного сияния словно бы заполнили его череп. Он вспомнил, что надо сделать крюк, чтобы остаться не замеченным врагами, или, того хуже, той воплощенной ночью, что шла с ними. Он добрался до частокола, окружавшего кварталы Лейдры, не потратив ни минуты попусту. Тут его конь пал замертво от бешеной скачки.
Ловко спрыгнув и перевернувшись через голову, он вскочил на ноги и закричал в небеса:
— Прими эту жертву, если желаешь!
Миновав дремлющую у ворот стражу, он вихрем помчался по переулкам Лейдры к ярко освещенным королевским палатам. Здесь он, подхватив головню среди тускло мерцавших угольков кострища, разворошил их так, что языки пламени взметнулись вверх, и закричал о приближении неприятеля.
Затем, выбежав за порог, бросился к другим домам города, призывая всех, кто приносил клятву верности конунгу Хрольфу, подняться и взяться за оружие. Старая песня о Бьярки вкладывает в его уста такие слова:
