производимые ими эффекты в обоих случаях различны. И если этого различия не существовало бы, само деление традиции на эзотерическую и экзотерическую части не имело бы смысла.[9] Так почему же не признать, что нет ничего не вероятного в том, что духовное влияние, связанное с христианскими таинствами, будучи изначально ориентированным на сугубо иницатическую область, переориентировалось (под воздействием определенных обстоятельств и как раз отвечая качеству этих обстоятельств) на более низшие уровни — на уровни религиозные и экзотерические? При этом эффекты данного влияния отныне ограничились исключительно индивидуальной сферой и перспективой личного «спасения», а «опорные» ритуалы этих влияний остались внешне теми же самыми, поскольку речь шла о продолжении одной и той же христианской традиции, связанной с изначальной и единой «христической» ориентацией. Это именно так и есть в действительности, и следует постоянно настаивать на том факте, что в нашу эпоху, и начиная уже с очень далекого от нас времени, христианские ритуалы ни в коем случае нельзя рассматривать как ритуалы инициатические.[10] Но следует заметить при этом неадекватность употребления слова «потеря», «утрата», относительно переориентации двуховного влияния, о котором здесь идет речь, с инициатического на религиозный уровень. Слово «потеря» подразумевает нечто сулчайное, что в данном случае совершенно неверно, так как речь шла о сознательно адаптации, которая, несмотря на определенные негативные стороны, была совершенно оправдванна и жизненно необходима в конкретных пространственно-временных обстоятельствах.
Если принять во внимание то печальное состояние, в котором в эпоху распространения христианства пребывали страны Запада, входившие в состав Римской империи, то без «снисхождения» Христианства на экзотерический уровень все эти страны вместе взятые в скором времени лишились бы всякой традиции, поскольку их собственные традиции, и особенно доминирующая герко-романская традиция, достигли точки предельного вырождения, что свидетельствовало о неминуемом и скором конце цикла их существования.[11] Это «снисхождение» не было ни случайностью, ни извращением, напротив оно насило «провиденциальный» характер, поскольку только это помешало Западу скатиться тогда в такую же пропасть (или близкую к ней), в какой он находится в настоящий момент. Но еще не настало тогда времени для окончательной утраты традиции, Западу суждено было дождаться для этого современной эпохи. Провиденциально требовалась «реставрация», а ее сопосбно было осуществить только Христианство. Но для этого ему надо было отказаться от своего эзотерического и «закрытого» характера, который был присущ ему изначально (,[12] и Никейский Собор лишь «санкционировал» свершившийся факт, открыв эру поиска «догматических» формул, чтобы закрепить чисто экзотерическое содержание вероучения.[13] Это, однако, проходило не без некоторых неизбежных трудностей, так как в силу заключения доктрины строго определенные и разграниченные формулировки во многом затруднял глубинное постижение ее смысла даже для тех, кто был на это способен. Кроме того, истины собственно эзотерического уровня отныне могли восприниматься только как «таинства» в обыденном смысле слова, а будучи названными таким образом, уже только один шаг оставался до представления об этих «таинствах» как о чем-то сущностно непостижимом, объяснения которому не только не возможно найти, но и не должно искать. Эти трудности не могли, однако, ни лишить традиции ее легитимности, ни перевесить той бесчисленной выгоды, которую учреждение Христианства как экзотерической организации несло всему западному миру. Впрочем, если Христианство в целом перестало быть иницатическим, внутри его сохранилась возможность специфически христианской инициации, предназначенной для элиты, которая по определению не могла довольствоваться лишь экзотерической точкой зрения и признавать свойственной такой точке зрения ограничения. Но к этому вопросу мы вернемся несколько позднее.
Такое сущностное изменение характера и даже самой природы Христианства прекрасно объясняет то обстоятельство, что предшествующий, инициатический период его существования начиная с определенного момента был покрыт напроницаемым мраком, о чем мы говорили в начале статьи. Иначе просто не могло быть. Совершенно очевидно, что природа изначального, эзотерического и инициатического Христианства не могла быть более понятной для всех тех, кто был допущен в лоно трансформированного, экзотерического Христианства. И поэтому все, что намекало на истинное качество изначального Христианства, скрывалось от новообращенных непроницаемым покровом. Само собой разумеется, мы не можем здесь исследовать каким конкретно образом это было осуществлено, так как такая задача должна решаться историками, если конечно идея подобного исследования могла прийти кому-нибудь из них в голову. Но скорее всего этот вопрос окажется для них принципиально неразрешимым, так как здесь не приемлимы их обычные методы и, особенно, их привычка опираться на «документы», поскольку никаких «документов» в данном случае просто теоретически не могло быть. Нам же важно лишь зафиксировать сам факт и указать на его глубинное значение. Заметим лишь, что вопреки вероятным объяснениям любителей рационального метода, который на деле остается всегда крайне поверхностным и упрощенным, подобное «затемнение» истоков Христианства никак нельзя объяснить простым невежеством тех, кто осуществлял трансформацию этой традиции из эзотерической в экзотерическую, и уже то обстоятельство, что они сознательно участвовали в этом процессе, говорит об их полной компетентности в эзотерической сфере. Кроме того, совершенно неправильно приписывать, как это любят наши современники, свою собственную ментальность людям иной цивилизации, и искать за подобной трансформацией какие-то «политические» или личные цели, и мы даже теоретически не видим какие выгоды можно было из этого извлечь кому бы то ни было. Напротив, переход Христианства на экзотерический уровень строго соответствовал самой природе вещей и законам традиционной ортодоксии, которая настаивает на четком разделении экзотерической и эзотерической областей.[14]
Могут задать вопрос, что произошло в ходе подобной трансформации с учением самого Христа, которое по определению лежит в основе всего Христианства, без чего данная традиция не имела бы оснований называться этим именем, а кроме того, если это учение было бы отброшено, то неясно что же стало на его место, так как без апелляции к «сверхиндивидуальному» источнику (и в данном случае им является сам Христос) аутентичной традиции просто не может быть? На самом деле, учение Христа в ходе экзотеризаци традиции не было затронуто ни в коей мере во всем, что относится к «буквальному» его изложению. Об этом однозначно свидетельствует нетронутость самих Евангелий и других текстов Нового Завета, которые несомненно восходят к первому инициатическому периоду Христанства.[15] Изменилось лишь понимание этого учения, или, если угодно, разъяснения его смысла и значения. При этом такое изменение смысла не несло в себе ничего противозаконного, так как одни и те же истины могут применены к весьма различным уровням реальности в силу соответствий и аналогий, которые наличествуют между всеми этими уровнями. Лишь определенные предписания, касающиеся специально инициатического пути и поэтому адресованные к ограниченной и качественно однородной группе людей, стали практически невозможными, применительно ко всему человеческому обществу в целом. Это на практике признается и Церковью, считающей определенные правила лишь 'советами по самосовршенствованию', а не строго обязательными нормами.[16] Это означает, что каждый должен следовать евангельским путем не только по мере своих личных возможностей (что очевидно), но сообразуясь с конкретными обстоятельствами, в которых он находится, а именно только этого и можно требовать от людей, не имеющих никакого стремления выходить за рамки экзоетрической практики.[17] С другой стороны, в учении Христа есть такие инситны, которые могут быть истолкованы как эзотерически, так и экзоетерически, в зависимости от их приложения к различным уровням реальности, но есть и другие, относящиеся исключительно к эзотерической области и вне ее совершенно непримениыме. Такие истины совершенно непонятны, если их рассматривать с чисто экзотерической точки зрения, и не остается ничего иного, как провозгласить их «догматическими» утверждениями, не пытаясь дать какого бы то ни было объяснения. Это и есть то, что называют христианскими «таинствами». Само существование этих «таинств» было непонятным, если отрицать эзотерический характер изначально Христианства. Если же признать этот характер, то наличие «таинств» легко объяснить как следствие нормальной и неизбежной той «экстериоризации», проделав которую Христианство, в своем учении и в своих ритуалах, сохраняя нетронутой внешнюю форму, превратилась в ту экзотерическую и специфически религиозную традицию, которую мы знаем сегодня под этим именем.
