нужды не делать непереносимой жизнь другим людям. Слишком много людей сами разрушают свою и без посторонней помощи!
Долго слушали судья и его соратник пение монахов, поднимающееся из нефа храма. В монотонную погребальную мелодию через регулярные промежутки врывались ритмичные удары деревянного гонга. Начальнику уезда удалось разобрать слова припева, повторяемые с упрямой настойчивостью:
Умереть, значит вернуться к очагу, К отцовскому очагу; Капелька воды достигает реки, Великой вечной реки.
Наконец судья поднялся.
— Отправляйся в кладовую, — сказал он, — и заблокируй секретный запор. В тайной комнате осталась лишь изъеденная червями статуя и, в любом случае, я запрещу выставлять изображения обнаженных женщин в Галерее ужасов. Больше никого не вдохновит эта комната на гнусные затеи. Иди же, мы встретимся после завтрака.
Тао Ган ушел. Судья проводил его до окна, где оставил шубу Суень Мина и широко распахнул ставни.
Внизу все снова было спокойно. Неожиданно темная тень нырнула во дворик, за ней последовала другая; горные грифы только что обнаружили добычу.
Судья спустился на первый этаж. Выйдя на паперть храма, он поднял глаза. Заря уже окрашивала розовыми полосами серое небо.
Он продолжил свой путь к восточному крылу. Перед входом в малый двор он замер: окровавленная ладонь лежала сверху на двери. Какое-то мгновение он представил себе Суень Мина, уцепившегося за створку двери в отчаянном усилии избежать жуткой кончины… Но вот гриф нырнул с неба и унес в горы жалкий обрывок человеческого тела.
С трудом поднялся судья по ступеням лестницы на третий этаж. Каждый шаг был для него пыткой, и он не раз останавливался, чтобы перевести дыхание. Ноги еле его держали, когда наконец он постучал в дверь.
В прихожей служанки раздували жаровни, чтобы сварить утренний рис.
Судья добрался до спальни. Занавески еще не были раздвинуты, и при свечах комната показалась ему уютной и теплой. Его жены только что встали. Первая сидела за туалетным столиком с открытой грудью, а две других, еще в ночных рубашках, помогали ей причесаться.
Судья тяжело опустился перед чайным столиком. Он снял шапочку и повязку, чтобы потрогать рану. Третья жена с беспокойством спросила:
— Помог ли вам мой пластырь?
— Он просто спас мне жизнь.
— Я была убеждена, что он вам поможет, — обрадовано сказала она, протягивая ему чашку горячего чая и добавила:
— Пойду открыть ставни. Надеюсь, буря закончилась. С наслаждением попивая чай, судья следил взглядом за грациозными движениями первой жены, укладывающей свои длинные косы перед серебряным зеркалом, которое держала вторая жена. Он провел рукой по глазам. В этой мирной обстановке ночные ужасы начинали казаться всего лишь дурным сном.
Первая жена в последний раз пригладила свои волосы и поблагодарила подругу. Застегивая платье на своей красивой груди, она подошла к мужу, чтобы поздороваться с ним. Увидев его измученное лицо, она воскликнула:
— Да вы же умираете от усталости! Чем вы могли быть заняты со вчерашнего вечера? Я видела, как вы копались в сундучке с лекарствами. Кому-то стало плохо?
— Одному человеку было дурно, — не вдаваясь в подробности, ответил судья, — Мне пришлось многим заняться, но теперь все снова в порядке.
— С такой простудой вам не следовало бы бодрствовать всю ночь, — пожурила она его, — Сейчас приготовлю вам кашу, она вас подкрепит, — и, проходя мимо распахнутого окна, выглянула наружу. — Наша дорога домой будет чудесной, — весело заметила она. — День обещает быть великолепным!
