ваш муж и господин, и вы будете слушаться меня. Вам понятно? Я требую не более чем свои права как ваш муж, и ни один закон на свете не сможет мне этого запретить. Так что я предлагаю вам смириться и подчиниться. Вы меня слышите?
– Я прекрасно вас слышу, – шиплю я, – и ни при каких обстоятельствах не позволю вам снова надругаться надо мной. Я – ваша королева. По первому же моему слову вон те стражи у дверей выбросят вас отсюда. И тогда весь мир узнает правду о нашем браке. И это не понравится вашему отцу.
Его бледные щеки розовеют от бешенства.
– Весь мир, сударыня, узнает, что вы плохая жена. Вы забываете, что я король Англии и посему имею право на равное уважение и подчинение.
От такой наглости у меня перехватывает дыхание. Вот, значит, куда он метит.
– Нет, Гилфорд, – твердо заявляю я, сдерживая свой гнев, – ты не король и никогда им не станешь, если только я не уполномочу на это парламент, а я никогда этого не сделаю. Но если ты обещаешь оставить меня в покое – и лишь при этом условии, – я, возможно, присвою тебе титул герцога, хотя ты этого и не заслуживаешь.
На мгновение он теряется, но бешенство снова овладевает им, и он, как ребенок, которому не дали игрушку, устраивает безобразную сцену.
– Я стану королем! – вопит он. – И парламент примет акт! Мой отец об этом позаботится!
– О нет, Гилфорд, не станешь, – возражаю я холодно, что еще больше бесит моего супруга. Я знаю, как и он, что здесь меня не переспорить. Даже его отец, при всем своем могуществе, не сможет сделать Гилфорда королем без моего согласия.
Его смазливое лицо искажено гримасой ярости. Он стоит передо мной весь дрожа и затем, к моему омерзению, разражается слезами.
– Я все расскажу матушке! – И он с рыданиями выбегает из спальни.
Я в изнеможении опускаюсь на кровать, не в силах думать о том, что будет дальше. Уснуть – вот все, чего мне хочется. Я отгоню подальше все свои заботы, все преследующие меня страхи и призраки, предавшись сладкому забытью в подушках.
Но едва я впадаю в блаженное оцепенение, как меня грубо будит стук открывшейся двери, и герцогиня Нортумберлендская вплывает в комнату, точно галеон на место морского сражения.
– Как вы смеете, сударыня! – брызжет она слюной.
– Как вы смеете врываться ко мне в спальню! – отвечаю я на удивление надменно, потому что еще не вполне проснулась.
– Может быть, вы и королева, но не забывайте, что это мой муж помог вам ею стать и что ему и его дому вы обязаны благодарностью и дочерним долгом. Милорд посчитал нужным, чтобы Гилфорд был королем, и вы не станете против этого возражать.
Я встаю, клокоча от гнева:
– С каких это пор подданный обладает властью решать, кому быть, а кому не быть королем? Это не может быть сделано без моего согласия и без согласия парламента, а какой дурак захочет надеть корону на голову этому сопливому мальчишке?
Ей явно хочется залепить мне пощечину за такие слова, но она не осмеливается. И посему ей приходится менять тактику.
– Королевы нуждаются в наследниках, сударыня, и если вы хотите, чтобы вашу корону унаследовали сыновья, я предлагаю вам начать относиться к вашему мужу с уважением. В противном случае вы рискуете никогда больше не увидеть его в своей постели.
Я едва сдерживаю смех. Неужели герцогиня и правда полагает, что я огорчусь, лишившись этого удовольствия? Наверное, она действительно любит его слепой материнской любовью.
– Мне очень жаль, что я вынуждена разочаровать вас, сударыня, но это принесет мне только облегчение, – признаюсь я. – Я бы предпочла умереть бездетной, чем еще раз лечь с ним в постель.
Она пристально и злобно глядит на меня:
– Какое глупое, недальновидное отношение. Как вы можете быть такой жестокой к Гилфорду? Он ничем не заслужил вашего пренебрежения.
– Прошу прощения, – возражаю я, – но вас здесь не было, когда он изнасиловал меня в первую брачную ночь. Вы не видели, как он меня запугивал, а потом ныл и плакал, как испорченный ребенок, в этой самой комнате не более часа назад. Я полагаю, ваша светлость, что немногие женщины обрадовались бы такому мужу.
Видя, что ее мечты стать матерью короля Англии и родоначальницей королевской династии Дадли рушатся у нее на глазах, герцогиня заливается слезами.
– До чего же вы жестокосерды, сударыня, – всхлипывает она. – Я проклинаю тот день, когда мой сын женился на вас. Вам необходимо преподать урок. Вы, наверное, думаете, что проживете и без мужа, но со временем вы поймете, что это не так, только будет уже поздно. Задумайтесь о том, как вы будете выглядеть в глазах ваших подданных, которые вас не поймут, если вы изгоните Гилфорда из своего дома. Слухи имеют привычку быстро расходиться, и у слухов, позвольте вам напомнить, вырастают ноги. Ваша репутация будет испорчена таким скандалом, а ваш двор расколется. Настанет день – попомните мои слова, юная леди, – когда вы пожалеете, что отвергли мужа, который всего лишь потребовал то, что положено ему по праву. Это не лучшее начало правления. Люди вас за это осудят. Надеюсь, вы прислушаетесь к голосу разума и отмените скоропалительное решение, которое приняли сегодня вечером.
– Даже и не собираюсь, – твердо отвечаю я. – Но я предложила Гилфорду герцогство.
К моему удивлению, Гилфорд открывает дверь. Он, должно быть, подслушивал снаружи.
– Я не буду герцогом. Я буду королем! – кричит он.
Я смотрю на него с презрением.
– Не кричи напрасно, сын мой, – говорит герцогиня. – Мы здесь только попусту тратим время. Держись подальше от постели этой леди – она плохая и непочтительная жена. Мы с тобой отправимся в Сайон, переговорив предварительно с твоим батюшкой.
И она, наскоро сделав реверанс, покидает комнату. Гилфорду не остается ничего другого, как последовать за ней, бросив на меня ядовитый взгляд через плечо.
Когда они уходят, я прежде всего испытываю облегчение. Затем мне постепенно становится ясно, что моя свекровь не так уж неправа, говоря, что открытый разрыв с мужем в самом начале моего правления может навредить моей репутации как защитницы веры. Нет, я не могу этого допустить.
Несмотря на поздний час, я посылаю за графом Арунделем и графом Пемброком, которые являются, наскоро одевшись и потирая заспанные глаза. Я кратко объясняю им ситуацию.
– По причинам частного характера я не желаю проводить ночи в обществе лорда Гилфорда, – говорю я им и встречаю нежданное и ободряющее сочувствие в их глазах. Им, конечно, известно, что за человек мой муж. – Но днем его место будет подле меня. Немедленно пойдите и скажите, что королева запрещает ему покидать Тауэр. Ее светлость герцогиня Нортумберлендская, разумеется, может свободно выезжать.
– Рады служить вашему величеству, – говорят графы, кланяются и уходят.
Не проходит и десяти минут, докладывают мне позднее, как взбешенный Гилфорд и его мать возвращаются в свои покои, принужденные подчиниться моему приказу. Снова оставшись одна, я лежу в постели, крайне раздосадованная, и обещаю себе, что ни под каким предлогом не позволю Дадли управлять мною или брать надо мной верх. Я буду самой настоящей королевой или вовсе не буду ею.
Проснувшись утром, не сразу вспоминаю, где нахожусь. Я проспала, утомленная важными событиями предыдущего дня и тревожной ночью, и теперь торопливо встаю, споласкиваю лицо и руки холодной водой и читаю утренние молитвы.
Затем зову миссис Эллен, которая удивляется, слыша, что я желаю надеть богатое платье, как подобает королеве. Она приносит темно-красное платье узорчатого дамаста с широким квадратным вырезом и жемчужной отделкой и капор, украшенный драгоценными камнями, с сетчатой лентой, плетенной из шелковых нитей с жемчугом. Я киваю.
Нарядившись, в сопровождении двоих фрейлин, я медленно иду по старинным каменным коридорам в башню – в палату, где заседает совет, – готовая приступить к решению государственных вопросов, ибо я собираюсь серьезно относиться к своим обязанностям.
Задержавшись в главном зале дворца, рассматриваю широкие ярусы деревянных скамей, стоящих у
