счастливо доведенной до конца работе. Что за разница между колеблющейся способностью и твердым, лишенным сомнений исполнением плана! Известное смутно выраженное самосознание живет в нас и только дела наши могут отчетливо и решительно показать нам нас самих.
Наши дела - зеркало, в коем дух впервые видит свои очертания. Отсюда и неразумность невозможного требования: 'познай самого себя', если не перевести его словами: 'познай, что ты способен сделать все хоть отчасти возможное'.
XXXVII. Человек, которому хотелось бы работать и который не находит себе дела - самое грустное зрелище, доставляемое нам неравномерным распределением счастья на земле.
XXXVIII. Во всех детских играх, даже при своевольной ломке и порче вещей, видно стремление к творчеству. Мальчик чувствует, что он рожден быть человеком, что его призвание - труд. Ему нельзя сделать лучшего подарка, как дать орудие в руки. Будь то нож или ружье, средство строить или разрушать - и то и другое - работа, и ведет к изменению вещей. Играми, требующими ловкости и силы, мальчик, состязаясь с другими, учится совместной деятельности, мирной или воинственной, готовится быть правителем либо управляемым.
Не унывать
I. Маленькая спасательная лодка, называемая Землей, с ее шумным экипажем - родом человеческим, со всей ее беспокойной историей исчезнет в один прекрасный день, как исчезает облачко с небесной лазури! Ну что такое человек? Он существует лишь час, и раздавить его не труднее, чем моль. И все же в жизни и деятельности верующего человека лежит нечто - нам в том порукой вера - нечто такое, что неподвластно разрушительной силе времени, что одерживает победу над временем, что есть и будет даже тогда, когда уже не будет времени.
II. Человек в собственном сердце своем носит вечное. Стоит ему заглянуть в свое сердце, и прочтет он в нем о вечности. Он знает сам, что будет долго - вечно, и что ни в каком случае на долговечность рассчитывать не может!
III. Причина людского несчастья лежит, как мне кажется, в его величии. В нем есть что-то бесконечное, чего он при всей своей хитрости не может похоронить под конечным. Могут ли соединенные усилия всех министров финансов современной Европы сделать хоть одного сапожника счастливым? Они не могут этого сделать. А если и могут, то только на час. Потому что и у сапожника есть душа, и требования ее совсем иные, нежели требования его желудка. Душа, для продолжительного удовлетворения и насыщения которой потребовался бы не больше и не меньше, как Бесконечный Божий мир, отданный ей в исключительную собственность, дабы в нем бесконечно наслаждаться и удовлетворять всякое свое желанье, как только оно появится. Не говорите поэтому о целых океанах дорогого вина. Для сапожника с вечной душой это все равно что ничего! Не успеет океан наполниться, как человек станет роптать, что вино могло бы быть еще лучше. Попробуйте подарить человеку полмиpa, и вы увидите, что он затеет ссору с владельцем второй половины и будет утверждать, что его обидели.
IV. Все видимые предметы суть эмблемы. То, что ты видишь, не существует само для себя. Строго говоря, оно и вовсе не существует. Потому что материя существует лишь в зависимости от духа и для того, чтобы изобразить идею, воплотить ее. С этой точки зрения сам человек и все его земное существование - не больше как эмблема, одеяние или видимая драпировка для божественного 'Я'. Как искра с неба, брошенная вниз на землю. Поэтому и про человека говорят, что тело его лишь служит ему оболочкой.
V. Человек, 'символ вечности, скованный временем', не дела твои, которые все смертны и бесконечно малы, из коих величайшее стоит не больше самого мелкого, а лишь дух, в котором ты работаешь, имеет некоторую ценность и продолжительность.
VI. С душой человека происходит то же, что было с природой: начало творчества ее - свет. Пока глаз не видит, все члены томятся в неволе. Божественный миг, когда над бурно мечущейся душой, как некогда над диким хаосом, раздаются слова: да будет свет! Разве для величайшего из людей этот момент не столь же чудесен и божествен, как для простейшего из смертных, почувствовавших его.
VII. Люди с созерцательным направлением ума переживают временами задумчивые, сладкие и в то же время полные ужаса часы, когда они с любопытством и страхом ставят себе неразрешенный вопрос: 'Кто я, то существо, которое называет себя 'Я'?'.
Мир с его громким шумом, с его делами отступает на задний план, и сквозь бумажные обои и каменные стены, сквозь густую ткань всевозможных отношений, политики, живых и безжизненных препятствий (общества и тела), какими окружено существование отдельной личности, взор проникает в глубокую бездну, и человек остается один во вселенной и молча знакомится с ней, как одно таинственное создание с другим.
'Кто я, что такое мое 'Я'?' Голос, движение, явление. Воплощенная, принявшая видимый образ идея вечного мирового духа? Cogito, ergo sum. (Мысли, ради бытия). Ах, жалкий мыслитель! С этим ты далеко не уедешь. Правда, я есть, и недавно еще меня не было, но откуда я? Каким образом появился? Куда иду? Ответ скрыт в окружающем, написан во всех движениях, во всех красках, высказан во всех звуках радости и криках скорби, в разнообразной, тысячеголосой гармоничной природе. Но где тот мудрый взор, где тот слух, который уловит значение Богом написанного Апокалипсиса? Мы живем точно в безграничном, фантастичном гроте и видим дивные сны: грот безграничен, потому что самая тусклая звезда, самое отдаленное столетие не приближается к его окружности. Звуки и пестрые видения проносятся перед нами. Но Его, никогда не дремлющего, создавшего и грезы, и того, кто грезит, мы не видим. Мы даже не догадываемся о том, каков он, за исключением редких мгновений полусознательного состояния. Творение лежит перед нами, как сияющая радуга, но Солнце, создавшее все, лежит за нами, скрыто от нас. В этих необычайных снах мы гонимся за тенями, точно это существа, и спим глубочайшим сном тогда, когда думаем, что окончательно пробудились. Какая из наших философских систем представляет собою что-нибудь иное, чем сон, уверенно сказанное частное. Причем делимое и делитель оба неизвестны. Что такое все народные войны, отступление из Москвы, все кровавые, исполненные вражды революции, если не сомнамбулизм беспокойно спящих людей? Этот сон, это хождение во сне, это то, что мы называем жизнью. Большинство людей проживают ее, не зная сомнения, как будто они в состоянии отличить правую руку от левой. А между тем лишь те мудры, которые знают, что они ничего не знают.
Как жаль, что метафизика до сих пор всегда оставалась столь непродуктивна! Тайна существования человека на земле по сегодняшний день еще не разгадана, как загадка сфинкса, которую человек никогда не может правильно решить. Посему он и должен умереть самой ужасной смертью, смертью духовной. Что такое всевозможные аксиомы да категории, системы и афоризмы? Слова, слова! Высокие воздушные замки хитро воздвигаются из слов. Сами слова крепко цементируются логикой, но знания мы так и не добиваемся. Целое больше части - что за необыкновенная истина! Природа не терпит пустоты как это необыкновенно лживо и что за клевета! Далее: Ничто не может влиять иначе, чем оно влияет там, где находится - я охотно с этим соглашусь, но позволю себе только вопрос: где же оно находится?
Не будь рабом слов. Разве далекое, мертвое, если я к нему стремлюсь, люблю его, скорблю о нем, не находится тут же, в истинном значении этого слова? Оно также верно, как та земля, на которой я стою. Вот это-то Где со своим братом Когда всегда были грунтовым цветом наших грез. Вернее, полотном, на котором все наши сны, все видения наши были написаны.
И тем не менее зрелое размышление убеждает нас, что столь таинственно связанные с нашим мышлением понятия Где и Когда - лишь поверхностные, земные придатки мысли. Вещим оком видели пророки, как они исходили из небесных Везде и Всегда. Разве не все нации признали своего Бога вездесущим и вечным, существующим во всемирном Здесь, в вечном Теперь. Обдумай это хорошенько, и ты тоже найдешь, что пространство - лишь условное понятие нашего человеческого разума, точно также как время. Мы сами не знаем, что мы - искры, плывущие по эфиру Божества.
Быть может, эта столь массивная на вид Земля на самом деле - лишь воздушная картина. Быть может наше 'Я' - единственное действительно сущее, а природа с ее различными произведениями и разрушениями - лишь отражение нашей собственной внутренней силы, фантастическая греза или, как называет это Дух Земли в 'Фаусте' - 'живое одеяние Божества'.
VIII. Будет ли человек времен Адама Смита прясть бумагу или строить города и рыть колодцы или, как это было при пророке Самуиле или во времена Давида, обрабатывать Ханаанскую землю, он всегда будет
