не посмотрели на меня? Может быть, нет?
Она молчаливо хмурилась и отрицательно качала головой, но густая краска не сходила с ее лица, даже вздернутый подбородок был красный. Она готова была рассердиться.
— Может быть, нет? Нет? — настаивал Петя.
— Ничего подобного, это вам приснилось!
— И я даже знаю, куда вы потом поехали. Сказать? Нет? В Париж! — с каким-то горьким торжеством крикнул Петя.
Она отрицательно качала головой, начиная бледнеть.
— Мари-Роз, Лонжюмо, — тихо, но внушительно сказал Петя, пристально глядя ей в глаза и наслаждаясь ее смятением.
Она так побледнела, что Петя испугался. Затем лицо ее стало неподвижно-презрительным.
— Вы фантазируете, — сказала она небрежно и даже заставила себя засмеяться своим странным смехом, который казался Пете таким знакомым.
И вдруг он понял: это был русалочий смех Веры из «Обрыва», а сам он был жалкий Райский.
— И запомните себе раз навсегда, что никогда не было ничего подобного, — сказала Марина, повернулась и быстро пошла к дому.
Петя побежал за ней.
— Не провожайте меня, — сказала она, не оборачиваясь.
— Марина, подождите… Но почему же? — жалобно простонал Петя.
Она обернулась и, смерив его с ног до головы презрительным взглядом, сказала:
— Болтун! — и побежала домой.
Петя никак не ожидал, что такое многообещающее свидание может кончиться ничем. Он совершенно не понимал причины ее гнева. Он только знал, что потерял ее если не навсегда, то, во всяком случае, надолго. И главное, когда? Именно тогда, когда все так хорошо налаживалось, когда так вкрадчиво темнела степь и за далекими обрывами в воздухе висела большая луна, чуть светящаяся изнутри, как бумажный монгольфьер.
48. ЗАПИСКИ ЦЕЗАРЯ
В течение ближайших дней Марина не появлялась, Петя бросил в окно несколько секреток, в которых на разные лады выманивал девочку на свидание, даже обещал открыть ей какую-то важную тайну, но ничего не действовало. Петя понял, что он окончательно потерял Марину.
Он был в отчаянии. Это отчаяние усугублялось тем, что решительно некому было описать свой неудачный роман, красноречиво излить свою «наболевшую душу», как мысленно называл Петя муки уязвленного самолюбия. Поэтому приход Гаврика был как нельзя более кстати.
Как всегда в последнее время, Гаврик появился неожиданно. Петя увидел его уже в саду. Нельзя было понять, откуда он взялся. Во всяком случае, в калитку он не входил, так как Петя сам был в это время у калитки, высматривая, не пойдет ли кто-нибудь за керосином.
У Гаврика был заткнут за поясок потрепанный учебник, и в руке он держал свернутую в трубку тетрадь, которой он сердито постукивал по колену. Вообще вид у него был довольно мрачный.
— Что, будем заниматься? — со вздохом спросил Петя.
— Нет, горобцов ловить, — сухо ответил Гаврик.
Петя выбрал в саду тенистое местечко, откуда был виден флигелек, и они сели под черешневым деревом на землю, поросшую ромашкой.
— Ну, что у тебя такое? — спросил Петя вяло.
— Да вот надо выучить «Записки о Галльской войне».
— Ага. Так это я тебе сейчас все объясню. Вся штуковина заключается в том, что эти самые «Записки о Галльской войне» написал Цезарь. Он, видишь ли, назывался «Кай Юлий» и был, так сказать, римский император, который…
— Да это я без тебя знаю. Мне надо читать и переводить, а первую главу на память.
— Можно, — покладисто сказал Петя. — Тогда открой учебник и переводи.
— Я уже перевел, — сказал Гаврик.
— Так что ж тебе надо?
— Знать на память первую главу. А это для меня еще хуже, чем учить стихотворение.
— Но необходимо! — назидательно сказал Петя, понемногу входя в роль преподавателя. — Следовательно, открой учебник, дай мне, я буду громко читать, а ты за мной повторять.
— А на память ты разве не знаешь? — подозрительно спросил Гаврик.
По Петя пропустил мимо ушей этот скользкий вопрос, взял из рук Гаврика книжку и стал с выражением читать:
— «Галлиа эст омнис дивиза ин партэс трэс». Повтори.
— Галлиа эст омнис дивиза ин партэс трэс, — туго наморщив лоб, повторил Гаврик.
— Молодец! — сказал Петя. — Пойдем дальше…
Но в это время ему показалось, что возле флигелька что-то мелькнуло. Петя вытянул шею и стал всматриваться.
— Не жди, — спокойно сказал Гаврик.
Петя вздрогнул.
— Откуда ты знаешь? — спросил он, краснея. Они слишком хорошо изучили друг друга, чтобы хитрить.
— Не строй из себя девчонку! — с раздражением сказал Гаврик. — Можно подумать, что Павловские упали к вам прямо с неба. Ты же отлично знаешь, что это мы их здесь у вас поселили — подальше от всякой полиции. Надо голову иметь на плечах, а не капусту. Они здесь не на даче прохлаждаются, а… скрываются, — решительно произнес Гаврик, — и работают. А ты затеял любовь крутить! Ну хорошо, крути. Пожалуйста. Только не надо приставать со всякими разговорами. А ты пристаешь: ах, я вас знаю! Ах, я вас видел за границей! Ах, Мари-Роз, ах, Лонжюмо! А ты знаешь, что такое Мари-Роз и Лонжюмо? Спохватившись, что он слишком громко говорит, Гаврик оглянулся по сторонам и, хотя никого поблизости не было, понизил голос: — Оттуда идут все директивы и инструкции. И уж когда на то пошло, я тебе скажу, что, в случае если Павловскую схватят, это будет сильный провал. Я тебе так прямо режу потому, что мы считаем тебя своим. Я верно понимаю?
Гаврик сузил глаза и в упор посмотрел на Петю, ожидая прямого ответа на свой прямой вопрос.
Петя подумал и молча кивнул головой. Впервые Гаврик разговаривал с ним так ясно, определенно, ни о чем не умалчивая и все называя своими именами.
— Клянусь… — сказал Петя и почувствовал, что от волнения не может говорить. А ему очень хотелось сказать что-нибудь значительное, даже, может быть, торжественное. — Клянусь… — повторил он, и слезы выступили у него на глазах.
— Ну вот, я так и знал, что ты будешь сейчас давать клятву, — сказал Гаврик. — Можешь и не давать. Мы, брат, словам не сильно верим. Слыхали мы разных балалайкиных.
— Я не балалайкин! — обиделся Петя.
— Не о тебе речь, хотя ты тоже любишь немножко того: Мари-Роз, Лонжюмо… Ты это, брат, брось! Дело серьезное. И в случае чего мы с тобой не постесняемся… Ты имеешь представление, что такое конспирация?
— Имею, — не без достоинства сказал Петя.
— Ну, не знаю, — сказал Гаврик, — но это первым делом держать язык за зубами. А то ты сегодня одному скажешь, а завтра — другому. Слово, брат, не воробей, вылетит — не поймаешь. Ты знаешь, что она подумала?
— Кто?
— Маринка. Она посчитала, что ты просто подосланный. Зухтер.
— Что такое зухтер? — тревожно спросил Петя.
