Satzes vom zureichendem Grunde», она насмешливо заметила: «Это, вероятно, книга для аптекарей?». На что он ей (как известно, она сама была писательницей) возразил: «Мои книги ещё будут существовать, когда твои уже будут валяться в чуланах». На это мать любезно заявила: «А твои никогда не дойдут и до чулана, потому что их вовсе не станут читать». Этот недостаток материнской любви, вероятно, оказал немалое влияние на характер и дальнейшую жизнь философа. Многое в его жизни, пожалуй, иначе устроилось бы, если бы его юность была окрашена материнской любовью. Быть может, отталкивающая холодность матери положила основание его неуважению и презрению к женщинам.
Мать Руссо умерла при его рождении; его отец был бедный часовых дел мастер, который не мог особенно заботиться о воспитании сына. Когда отец по одному делу чести должен был бежать, сын попал в пансион, где с ним обращались жёстоко и несправедливо. Затем он поступил в учение к гравёру, где у него было достаточно свободного времени, чтобы прочитать массу книг. Вследствие дурного обращения хозяина он, 15 лет отроду, бежал и долгое время блуждал по Савойе, пока один католический священник не отрекомендовал его госпоже Варан. Это была добрая, но нравственно неустойчивая женщина, которая очень баловала своего питомца и вскоре сделала из него своего любовника. Для всякого ясно, что такие юношеские впечатления должны были оказать вредное влияние на характер Руссо. Множество нелепостей, которыми изобилует его последующая жизнь, объясняются его несчастной юностью. Насколько дурное воспитание или, вернее, отсутствие всякого воспитания повлияло на развитие его умственного расстройства – это вопрос, на который с уверенностью нельзя ответить.
Родители Байрона жили раздельно, и воспитание мальчика находилось всецело в руках слабохарактерной и экзальтированной матери и старой кормилицы, сумевших только исковеркать его. В результате получилось развитие непостоянного характера, и Байрон часто предавался буйному распутству, сменявшемуся порою припадками грусти, а его гений не мог развиться в той мере, в какой это, быть может, произошло бы при других условиях.
Этих немногих примеров, конечно, ещё недостаточно для окончательного решения столь важного вопроса; но я полагаю, что всякий, кто серьёзно займётся им как на основании дальнейших исторических исследований, так и на основании чисто теоретических мотивов, прейдёт к убеждению, что воспитание и впечатления юности должны оказать огромное влияние на дальнейшую жизнь, особенно у гениально одарённого человека.
То обстоятельство, что некоторые гении, несмотря на недостаточное или дурное воспитание, достигли выдающегося положения, нисколько не говорит против этой теории, так как никогда нельзя знать, какой степени совершенства они достигли бы при иных условиях и, кроме того, исключения не уничтожают верности общего правила.
Бетховен, например, стал величайшим музыкальным гением, несмотря на то, что его юность протекала далеко не радостно и что в его воспитании имелось много погрешностей. Отец его, бывший тоже музыкантом, хотя заботился о хорошем музыкальном образовании сына, уже с ранних лет проявлявшего свою гениальность, но нравственные впечатления, полученные мальчиком, не могли благоприятно влиять на молодую душу и на развивающийся характер. Отец был пьяницей, и друг детства Бетховена, Стефан фон Бреннинг, сам видел однажды, как тот на улице освободил выпившего отца из рук полиции. Подобные юношеские впечатления не могли остаться без влияния на развитие его характера.
В то время как дурное воспитание у равномерно одарённых гениальных детей оказывает, как мы видели, вредное влияние на характер и всю деятельность, оно у индивидуумов с особенно сильно выраженной фантазией и другими умеренными умственными способностями может оказаться прямо пагубным. Дети, у которых, вследствие преобладания фантазии или чувств над остальной умственной деятельностью, развивается нарушение внутреннего равновесия, могут, благодаря энергичному воспитанию, постоянному упражнению памяти, внимания, силы воли и т.д., стать дельными, продуктивными людьми, между тем как лишённые рационального воспитания они неизбежно попадут в категорию лжегениев, гениальных безумцев.
Из всего этого видно, какое огромное значение для развития культуры имеет вся система воспитания. Мы имеем под этим в виду не только школьное обучение, общественное воспитание, но и юношеские впечатления в семье, главным же образом воспитание со стороны матери, которая в такой сильной степени может влиять на последующую жизнь детей. Всякое стремление, клонящееся к тому, чтобы путём общественных учреждений отвлечь женщину от воспитания детей, должно поэтому оказаться вредным для дальнейшего развития человечества. В общественных школах и учреждениях детей можно научить латинскому языку и другим подобным вещам, но никакое установление никогда не может заменить детям доброй матери. Пусть же матери сознают ту истину, что для них не может быть более возвышенного и благородного стремления, как самопожертвованное, любвеобильное воспитание их детей. Пусть они ни на минуту не забывают, что природа возложила на них священный долг, от выполнения которого зависит прогресс культуры, дальнейшее развитие всего человечества.
Перед тем как оставить этот вопрос, я желал бы коснуться ещё одного явления, представляющего интерес во многих отношениях, а именно так называемых чудо–детей.
Что такое чудо–дитя? Как я упомянул, большинство выдающихся гениев уже в детстве обнаруживали большие умственные способности, особенно развивавшиеся в том или ином направлении, смотря по врождённым задаткам. Дитя, дарование которого в какой–нибудь специальной области достигает такой высокой степени, что оно способно создать нечто, приводящее толпу в изумление, такое дитя обыкновенно называют чудом. Это факт, подтверждающийся опытом, – что за немногими исключениями чудо–дети наблюдаются исключительно в области исполнительной музыки. Это явление находит своё объяснение не в том обстоятельстве, что музыкальные гении ранее развивались, чем гении в других областях: Рафаэль, Микель Анджело и Торвальдзен также уже в раннем детстве проявляли необыкновенные способности в своём искусстве, но были ли они способны тогда «приводить в изумление толпу»? Исполнение ребёнка лишь тогда поражает, когда толпа сравнивает его исполнение с возрастом исполнителя. Как бы чудо–дитя не было талантливо в своём нежном возрасте, оно не стоит на высоте умения, а лишь находится в периоде развития; поэтому исполнение даже в самых феноменальных случаях само по себе не представляет ничего необыкновенного, а лишь то обстоятельство, что оно даётся ребёнком, делает его необыкновенным. Произведение юного гениального поэта или живописца является нам отдельно от автора, и связь между молодостью и художественным произведением не может быть для толпы столь наглядной, как это бывает у музыкального чудо–дитяти. Картина или стихотворение, в качестве на веки остающихся произведений искусства всегда будут подлежать одной и той же критике, независимо от личности художника: всё равно был ли это мальчик или зрелый мужчина. Совсем не так дело обстоит в исполнительной музыке: в концертном зале личность исполнителя или исполнительницы оказывает немалое суггестивное влияние на публику.
Как я уже заметил, исполнение ребёнка всегда слабее исполнения взрослых и если семилетний мальчик играет на рояле перед множеством слушателей, то нас приводит в изумление не искусство как таковое, а феноменальное явление природы.
Служат ли наши художественные установления для того, чтобы стремиться к наивысшему в искусстве и тем облагораживать чувства и душу народа, или же их целью должно служить отыскивание и образование юных феноменов – насчёт этого мнения могут расходиться. Я лично того мнения, что такие феномены должны выступать скорее в цирке, чем в концертном зале.
Разумеется, каждый волен выбирать себе какие ему угодно развлечения, но публичное выступание чудо–детей имеет ещё другую сторону, которую врач по нервным болезням обязан осветить.
Мы видели, какое огромное значение имеют для развития гениев воспитание и впечатления детства. Теперь представьте себе жизнь современного чудо–дитяти и переживаемые им впечатления. Вместо того чтоб оградить его мудрым воспитанием от вредных последствий тщеславия и всеумерщвляющего самодовольства, такое дитя увешивается орденами и медалями, а восторженная толпа ежевечерно аплодирует ему. Вместо того чтобы развивать его детскую душу и оберегать её от вредных влияний, мы в зародыше умерщвляем в нём все благородные ощущения, притупляем все чувства отвратительной лестью и рекламой.
Благодаря такому дурному обращению, – дурным воспитанием этого уже нельзя назвать, – большинство этих детей, к сожалению, впоследствии гибнет. Им ведь не сказали, что и гений может достигнуть высот Парнаса лишь прилежанием и трудом. Они считают себя и своё исполнение совершенством. Но лишь только
