- Ох, - сказала Глэдис обречённо, представив реакцию мужа на обретение ещё одной родственницы, хоть и не кровной, - я...
- Её крёстной матерью буду я, - отрезала Анна, - возражения есть?
Не нашлось.
- Тогда - сначала соборуем Немайн, пока она в сознании, затем крестим её жрицу, - подвёл итог епископ Дионисий.
И снова зазвучали стихи покаянной утренней службы...
Крещение там, не крещение, а звали все Луковкой, никто слово не коверкал. Похожа. До слёз! За эти дни Глэдис попривыкла к нескладной девчушке, что неотлучно сидит при дочери, разве иногда до ветру бегает. Привыкла - молчит, делает всё, что ни скажет мать сидхи. Заговариваясь, зовёт её именем Дон. Иногда говорит голосом дочери. Сильным и решительным. Но сейчас - сейчас просит от себя. Запинаясь и глядя в пол.
- Я снова не слышу Неметону... А настойка помогает...
- А тебе не надо слышать, - отрезала Глэдис, - надо губы смочить, пить дать, на бочок перевернуть, пузырь со снегом ко лбу приложить, где жар. Или грелку, если холодной будет. А пьяную сиделку до своей дочери я не допущу. Выбирай.
- Я должна быть рядом. Я - это она.
- Не для меня.
- Для меня. И для неё. Одежду свою дала. В кровати своей ночь спать позволила. Имя дала.
- Имя тебе Анна дала. Но верно, настояла на твоём крещении моя дочь. Так что она тебе и правда, кто-то вроде крёстной матери, хотя двух и не положено, - решила Глэдис, - Ну, так тем более настойку нельзя. Ты же теперь христианка. А прорицать пьяной - это самое язычество. И раз уж та, что должна тебя наставить в вере, пластом лежит, а вторая вокруг хлопочет... Читать умеешь?
- Нет. Мы в Анноне всё наизусть учили.
- И правда, горе луковое... Ладно. Погодим немного. Одну я тебя с дочерью всё равно не оставлю... Делай, что скажут, помогай. А если Немайн захочет, чтобы ты её расслышала - ты её, наверное, услышишь.
Луковка робко улыбнулась.
- Ты думаешь, она захочет?
- Сама говорила - признала, имя дала, одежду, кров, крестила. Ты Немайн нужна, наверное, - и вдруг вывернула, - А она тебе?
- Я - это она. Меня без неё нет, - голос Луковки дрогнул, - А можно мне здесь что-нибудь для сна поставить? Чтобы всегда рядом.
Когда Глэдис вышла, Нион повернулась к Немайн. Та дышала ровно, спала, проходя одну из немногих спокойных стадий странной болезни. Потеряв сознание вскоре после соборования, в себя уже не приходила. Мэтр Амвросий сказал - более странного недуга видеть не доводилось. У Неметоны отказывали по очереди все органы - не до конца. Потом отказавшая часть тела начинала работать нормально, зато немедля отказывала следующая. Что ж - когда нибудь это закончится. Одна беда - уж больно у человека внутри много разной требухи. А у сидхи наверняка ещё больше.
Нион начала говорить. Ведь Неметона обещала слушать.
- Вот как бывает. Ты знаешь. Вообще-то, христианские друиды правы - я человек. Как все. Только вот быть как все - не умею. И вообще ничегошеньки про это не знаю. Меня ведь держали - как вещь. Как платье. Хорошее, нарядное, для церемоний. Пылинки сдувать - и хранить в резном сундуке, когда не нужно. А когда нужно, надевают. А мне, когда нужно, всегда настойку давали. Мне ведь много не надо, за то и выбрали... Ватесса была, второй уровень посвящения возгласили - а и не учили ничему. Ну, кроме как сидеть тихо, мышонком. Ходить правильно. Дышать. Говорить не учили, говорила ты - а без дыхания говорить трудно. А остальное, что я знаю, я подслушала. И правда, никогда я не сотворю из тебя кумира! Идолы, они деревянные, или каменные. Мёртвые. А ты живая.
И, пока на смену Глэдис не явилась Анна, девушка торопливо прижалась щекой к руке богини. Теперь она стеснялась своего поклонения, и на людях старалась никак его не проявлять. Однако - с рукой что-то было не так. Под щекой, там, где на руке Неметоны быть кольцу, вместо мягкого и маслянистого Нион ощутила твёрдое и гладкое. Отстранилась. Рассмотрела. Зажала рот рукой, подавив вскрик. Прежде закрытый воском, на пальце сидхи тускло сверкал камень цвета открытой раны...
Пирр сумел. А потому и шёл - не к себе в комнату, а в соседнюю, где обретался человек, рекомендованный ему патрикием Григорием. Приказчик купеческий, как же! Порода, сила, обходительная увёртливость в разговоре... Чиновник дворцового ведомства, не менее. А чем занимаются некоторые из них - давно известно. Так что - принимай подарок, почтенный Эмилий, или как тебя там сегодня зовут. Хороший подарочек, о таком ты мечтаешь. Потому, что тебе тоже нужно определить политику и написать отчёт -и старик Пирр тебе в этом поможет! В обмен нужна сущая мелочь. Отметить, насколько он тебе помог. А что ты не уточнишь - чем, оно ведь к лучшему. Пусть Григорий думает, что глаза и память, а не ловкие руки и язык. При соборовании возжигаются свечи. И главное - каждый пресвитер производит помазание каждого члена болящего. Каждого. То есть - и руки. Правой руки. Никто не заметил лишнего движения, даже сама соборуемая. А в результате в ладони Пирра оказался восковой слепок. Закрывавший регалию.
Эмилий обрадовался. И немедленно залил добычу гипсом, чтобы получить точную копию. А Пирра осенило.
- Сделай ещё одну - мне, - попросил он.
- Нет, - заявил Эмилий, - не рискну. Если она потеряется, а потом всплывёт в ненужных руках, под вопросом окажется моя верность экзарху Африки. Но я могу провести анализ слепка при тебе. И отпечаток слепком сделать, и при тебе сравнить с образцами. А сейчас пусть схватится.
И перевернул песочные часы.
Пирр согласился. Не было у него другого выхода. Взялся за работу тайного агента, так изволь слушать более сведущего в сем ремесле человека. А потому спустился Патриарх в пиршественный зал - и застал там давешних друидов, вкушающих пищу земную. Такой случай упустить не мог - и немедленно дополнил собой компанию.
Вскоре он уже вёл привычный теологический диспут. Время в подобных беседах течёт незаметно, а польза несомненна! Ирландский акцент у собеседников только веселил, а среди концепций, которым приходилось противостоять, нашлись несколько до боли знакомых. Друиды и сами не осознавали, насколько глубокими отметинами наградило их веру христианство.
Но главное - он начал понемногу узнавать этих людей. Кузнец вовсе оказался открытой книгой. Не скрывал - его больше прочего волнует мудрость, связанная с огненным ремеслом. Когда дочь бога всех ремёсел приходит жить к людям - это наверняка означает щедрые новшества. И главное для него - именно эти знания, а прочие мудрствования он оставляет товарищам. Двое других казались искренними в своих заблуждениях, но ни одна душа не гладка, как галька на берегу - найдётся за что ухватиться. Дай только срок.
Но на сей раз ни срока, ни отдыха не досталось. Распахнулась дверь, ведущая во внутренний двор заезжего дома. И сразу с порога прозвучала пара хлёстких приказов. Тон, голос августы. Недовольной августы. Валлийских слов Пирр не разобрал. Но - обернулся. Новокрещёная Нион. Девушка, одетая девочкой. Как у человека может быть чужой голос? Зато приказы понял здоровый бородатый варвар, привалившийся к стойке.
- Харальд! Встань рядом!
Норманн неторопливо прошествовал к ней, занял место за левым плечом, как телохранитель. Нион стремительно подошла к Пирру.
- Отдай.
Это было греческое слово. Пирр поперхнулся на полуслове. А та протянула ладошку:
- Отдай, - и снова, нетерпеливым звоном, - Отдай.
Патриарху константинопольскому всегда плохо думалось в присутствии крупных ребят с мечами. Иначе, возможно, он сидел бы сейчас в столице. Или в ссылке, более близкой к берегам Босфора, чем эта
