«Пожалеешь!» — предостерегала Оторва.
— Зольникова, вернись! — кричала вслед Варначева. — Они передумали: обойдутся без твоей задницы!
На полпути к аэропорту дребезжащее такси обогнала и перегородила дорогу красная спортивная машина. Из нее легко выпрыгнул Эдуард Викторович.
— Лидия Николаевна, можно вас на минуточку!?
— В чем дело? — она вышла из такси и только сейчас заметила, что выше его чуть ли не на голову. — Я не вернусь!
— И не надо. Я хочу сказать, что вы поступили правильно. Нагота, которую видят все, омерзительна. А режиссер просто хам, и фильма не будет.
— Как это не будет?
— Обыкновенно. Я закрыл проект. Мне не понравилось, что он сделал из Бальзака.
— А как же все?
— Не переживайте, им заплатят. Можно я вам позвоню?
— У вас не получится.
— Почему?
— Потому что у меня нет телефона. Я снимаю квартиру без телефона. Так дешевле.
— Я все равно вам позвоню! — улыбнулся Эдуард Викторович.
Она удивилась, что у него не белая челюсть, которой торопятся обзавестись все новые русские, а желтоватые неровные зубы, чуть вогнутые внутрь, как у хищных рыб.
Был конец сезона, да еще какие-то перебои с керосином. Лида смогла улететь только под утро. Когда вечером она добралась до своей квартиры, то увидела в прихожей на тумбочке новенький мобильник. Вскоре он зазвонил, и знакомый голос произнес:
— Доброе утро! Я вас не разбудил?
— Нет. Я уже встала.
— Лидия Николаевна, Петер Штайн привез в Москву Еврипида. Не соблаговолите ли принять мое приглашение на спектакль?
— Соблаговолю, — засмеялась она.
— Почему вы смеетесь?
— Слово хорошее — «соблаговолите».
— Я знаю много таких слов. Поверьте!
Она поверила. Ухаживал Эдуард Викторович вдумчиво и изобретательно. Нет, он не обрушивал на нее всю мощь своего немыслимого богатства, а, напротив, приобщал ее к нему потихоньку, точно исподволь, ненавязчиво балуя милыми услугами, сюрпризами или необходимыми подарками, вроде того же телефона или нового платья, без которого ну никак нельзя показаться на загородном коктейле у знакомого банкира. Лишь потом она узнала от опытной Нинки, что наряд этот стоит столько же, сколько автомобиль.
— Ну, и как он в постельном приближении? — спрашивала сгоравшая от любопытства Варначева.
— Не знаю. До этого еще не дошло.
— Правильно, прежде чем раскинуть ноги, надо пораскинуть мозгами. Проси квартиру и машину. Я тут видела на улице миленький розовый «мерсик». Я бы за такой, Лидка, черту лысому отдалась! Век оргазма не видать! Он тебе хоть нравится?
— Не знаю.
— Но хоть не противно с ним?
— Не противно, — нахмурилась Лида.
— Ну, ты, сучка болотная! Нашла миллионера, с которым не противно, и еще рожу в гармошку складываешь! Держись за него обеими руками и ногами, а то уведут.
— Никуда он не денется.
— Ого! Тогда подумай: мартель-мотель-постель — это одно. А любовь-морковь с такими мужиками — совсем другое. Собственники! Может, нам с тобой, подруга, подштопаться?
— Что?
— А что слышала! Тут за мной один горный баран по кличке Рустам увивается. Замуж зовет. Богатый. Конечно, не такой промиллионенный, как твой, но это даже лучше. Спокойнее. Ну, сама посуди, хорошая итальянская фата стоит тысячи две баксов. А вновь обретенная невинность в клинике «Гименей-плюс» — штуку. Постоянным клиенткам скидка. Давай, подруга, за компанию! А? И в загс с новой плевой! Плевое дело!
— Нин, у тебя как с головой?
— С головой лучше, чем с девственностью. Ладно, сама знаю: мой не поверит. Мне надо другую версию отработать. Что-то вроде мучительных проб и роковых ошибок. А тебе поверит, фригидочка ты моя недоцелованная!
Этот дурацкий разговор Лида вспомнила, когда после самого первого раза, случившегося на круглой кровати в дорогущем отеле на Лазурном берегу, она лежала и по дыханию пыталась определить, спит ли Эдуард Викторович. Они оба знали, зачем летят всего на одну ночь в Ниццу. Беспостельный этап их романа затянулся настолько, что стал уже напоминать какую-то особенно изощренную и пустую эротическую игру.
«Хватит ломаться!» — давно уже твердила Оторва.
«Ты же его не любишь!» — предупреждала Дама.
«Ласкина ты любила. Ну и что вышло?» — настаивала Оторва.
«Отдаться за деньги! Это же отвратительно!» — не унималась Дама.
«Что значит — отдаться? Считай, что вступаешь в деловые отношения. Каждый вкладывает в дело то, что имеет. Он — деньги. Ты — себя. Вот и все…»
«Какая гадость!»
«Я тебя когда-нибудь удавлю, ханжа! — орала Оторва. — Это самое невинное из того, что люди делают за деньги! Решайся, Зольникова!»
И она решилась. Любовником он оказался тщательным и всю ночь с бухгалтерской дотошностью до самых мелочей оприходовал Лидино тело.
— Тебе было плохо? — спросил Эдуард Викторович, выкурив сигарету.
— Почему вы так решили?
— Ты! Говори мне: ты! Не решил, а почувствовал…
— Вы… Ты неправильно почувствовал. Просто у меня совсем маленький опыт. И, наверное, я не успела стать настоящей женщиной.
— Опыт, — поморщился он. — Или любовь?
— Мог бы и не спрашивать. Без любви я этого никогда не делала, — соврала она.
— Дождался все-таки!
— Чего дождался?
— Наконец и ты призналась мне в любви. Неужели я тебя разбудил?
— Я? — удивилась Лида и спохватилась: — Ну, конечно, а как же иначе! Я собиралась замуж. Но он заболел, а потом уехал. Понимаешь?
— Не надо мне ничего говорить про твоего артиста. Но ты даже не представляешь, сколько бы я заплатил, чтобы у тебя не было опыта. Никакого! Жаль, что за деньги нельзя купить прошлое и уничтожить его.
— А будущее можно купить за деньги?
— Конечно! Настоящее и будущее. Иди ко мне!
Потом он, кажется, уснул, а Лида, замученная им до какой-то тупой трудовой усталости, лежала и почему-то думала о том, что мужчины относятся к прошлому совсем иначе, чем женщины, и что не такие уж сумасбродки эти постоянные клиентки, многоразовые девственницы, получающие скидку в клинике «Гименей-плюс».
