страшным звоном влетел в открытую дверь подсобки, где, очевидно, врезался в другие бутылки. Дверь сама собой захлопнулась, точно в избушке Бабы-Яги. Балансируя, я поспешил добраться до своего кресла. В иллюминаторы уже ничего не было видно, кроме ходящей вверх-вниз стены зеленоватой воды. В открытом море бушевал нешуточный шторм. Лица у пассажиров сразу позеленели, они судорожно доставали спецпакеты. Сладковато-приторный запашок рвоты поплыл в кондиционированном воздухе.
Заработали огромные телеэкраны под потолком, которые стали венцом этого “захватывающего” путешествия в пустоте без смысла, времени и пространства. То ли фильмы были записаны на девяностоминутных видеокассетах, то ли по какой еще причине, но все они обрывались посредине, без продолжения, а иностранные были к тому же без русского перевода, зато с синхронным немецким и почему- то финским. Они вызывали такую же тошноту, как и этот полет над Белым морем.
Меня тогда поразило ощущение собственной ничтожности в этом зеленоватом, комфортабельном вакууме. Никогда прежде — ни в самолете, ни на обычном корабле — я ничего подобного не испытывал. Я был не человеком, а игрушкой волн в хорошо упакованной железной коробке. Ничего от меня не зависело: я не мог ни остановить судно, ни даже выключить фильмы, точно снящиеся в бреду. Я был заложником движения, скорости, вот и всё. “Это и есть, наверное, смерть”, — мелькнуло у меня в голове.
Не буду пересказывать свои Магеллановы ощущения, когда в Архангельске снова почувствовал под ногами твердую землю. Это было так, словно душа вернулась в тело. Были уже поздние сумерки, горели красные причальные огни, навстречу шли люди с нормальными, не зелеными лицами. Около ресторана морского вокзала мы услышали, как немного подвыпившая светловолосая девушка гневно выговаривала своему парню: “Как ты мог? Как ты мог?” “Да что я сделал?” — неуверенно защищался тот. “Как ты мог уйти, ведь он назвал тебя козлом?!” (“Козлом” — нажимая на “о”.) Я засмеялся. Под ногами была настоящая земля, все стало на свои места. Это не Москва, где твоя девушка на “козла” даже внимания не обратит, а если обратит, то скорее предпочтет уйти, — это еще крепкий Русский Север, где у женщин сохранились нормальные представления о достоинстве своих мужчин. Забавно, но в этот момент я вспомнил свои мысли о том, какую правду следует говорить народу. “Как вы могли допустить, чтобы вас называли козлами?”
Конечно, я неизбежно идеализировал Север после недавнего безумного путешествия, но в тот момент я чуял под собой свою землю, свою страну. Она бывает не очень-то и хороша, но в мягкой, чистой, кондиционированной, попахивающей то ли дезодорантом, то ли блевотиной никелированной пустоте Запада куда хуже. Мы упали в глубокую, но не бездонную яму. У нас есть на что опереться, чтобы из нее выбраться. Яма — это еще не пустота.
Когда на крутых виражах истории у нас уходит из-под ног наша земля, мы просыпаемся, обретаем снова человеческое и национальное достоинство. Видимо, нам нужна не великая Россия: нам нужны великие потрясения. В потрясениях мы снова обретаем Родину. Правда, лучшие из нас погибают в священных войнах в первую очередь. Вот им-то и надо проснуться раньше других. Чтобы крикнуть нам: “Подъем!” Не то нас разбудят уже трубы Страшного суда.
А может быть, не надо просыпаться, ведь все в истории предопределено Богом? В истории, может быть, и предопределено, а в нашей жизни, как сказал Дмитрий Карамазов, дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей. Пусть наши лучшие черты никак не складываются в цельную картину, но не нужно забывать, что этот рисунок только задуман Богом, а выводит линии наша рука.
Сергей КАРА-МУРЗА КРОВЯНАЯ ПАРАДИГМА
И тогда начала плоть вожделеть против Духа…
Св. Августин. “О Граде Божием”
Недавно историк и политолог В. Д. Соловей опубликовал книгу “Русская история: новое прочтение” (М.: АИРО-ХХI, 2005. — 320 с). В ней содержатся радикальные и далеко ведущие утверждения о русском народе, его истории и его будущем.
Некоторые выводы настолько необычны, что при чтении книги не раз возникает мысль, а не мистификация ли все это. Сам В. Д. Соловей предупреждает: “У автора мало сомнений в том, что предложенная концепция будет встречена в штыки, причем по причинам, в первую очередь, ненаучного свойства”.
Но автор — человек образованный, историк, научный сотрудник Российской Академии наук и эксперт “Горбачев-фонда”, известный в кругах современных политологов. Значит, к книге его следует отнестись серьезно, даже если это и мистификация. Она как минимум является каким-то знаком, и он не должен пройти незамеченным и теми, для кого он не предназначен. Поэтому надо рассмотреть главные положения книги.
Они разделяются на две группы, которые вполне можно обсудить порознь. Первую группу составляют рассуждения о том, что такое этничность и как она связана со средой обитания этноса и культурой. Глава 1 так и называется — “Природа этноса/этничности”. Представления об этничности излагаются в связи со свойствами и историей русского народа, но носят общий, фундаментальный характер.
Вторая группа утверждений посвящена теме “русские и Империя” (или “русские и СССР”). Из них делается вывод, что именно русский народ уничтожил Российскую империю, а затем и ее восстановленную большевиками версию — СССР. Уничтожил потому, что устал нести бремя державности, рассердился на православие, а потом на коммунизм.
Рассмотрим первую часть концепции — представления об этничности. С рядом общих положений книги можно согласиться. Хорошо, что автор эти положения напоминает, прежде всего следующее: “Главный субъект, “движитель” истории — народ. Не институты, включая государство, не социальные, политические или культурные агенты (элиты, классы, партии, религиозные общины и т. д.), не анонимные социологические универсалии (модернизация, индустриализация, глобализация и т. д.), а народ, который понимается… как способная к коллективному волеизъявлению и обладающая общей волей группа людей”. Это положение было укоренено в русской культуре и в массовом сознании. Из него исходили и практические политики, и создатели больших социологических теорий (например, евразийства или даже марксизма).
Расхождения с автором книги начинаются на следующем, более фундаментальном уровне — при трактовке природы того механизма, который соединяет людей в народы. Речь идет о явлении этничности.
Автор следующим образом оценивает тот уровень в иерархии утверждений, на который претендует его труд: “Книга, которую держит в руках читатель, предлагает новую парадигму в понимании отечественной истории. Как свойственно парадигмам, она основывается на небольшом числе утверждений дотеоретического характера — считающихся самоочевидными аксиом, научная истинность которых не может быть доказана”.
Итак, новая парадигма, не более не менее. Типа парадигмы Коперника и Ньютона в представлении о мироздании. Мнение, будто свойство парадигм в том, что “научная истинность их аксиом не может быть доказана”, есть новое слово в философии науки. С опытом оно не согласуется. Ведь для того Галилей и шлифовал линзы своего телескопа, чтобы доказывать основания парадигмы Коперника с помощью наблюдения. О Ньютоне и говорить нечего — его законы доказаны и математически, и опытным путем. При этом аксиомы ньютонианства как раз не были самоочевидными — очевидными казались аксиомы Аристотеля (вроде того, что камень падает быстрее перышка).
К чему же сводится главная аксиома новой парадигмы отечественной истории, которую предлагает В. Д. Соловей? К тому, что этничность есть биологическое свойство человека, зафиксированное в материальных структурах его генетического аппарата. Но что же тут нового? В обзоре начала 90-х годов XX века читаем: “В основе представлений о нации может лежать расовый или генетический принцип. В своей пророческой лекции 1882 г. о национализме Эрнест Ренан предупреждал европейцев об опасности расовых и генетических иллюзий по этому поводу, указывая на факт генетической смешанности всех народов континента” [7].
В приложении к русскому народу эта парадима означает следующее: “Новое понимание этничности дает недвусмысленный и шокирующий ответ на сакраментальный вопрос русского национального дискурса: что
