окнами и дверями, пищали утята в белых брудергаузах, сытный хлебный дух распаренных концентратов распространяла на всю территорию фермы кормокухня, о великой тайне зарождения новой жизни безмолвствовали застывшие под солнцем белые инкубатории, и весело, радостно гомонил, плескался на мелкой воде прибрежных выгульных двориков утиный молодняк, отгороженный от основной акватории залива проволочными сетками.
Сеня остановился у шанхая, прислонил велосипед к побеленной стенке и зашел в контору. Привычно поздоровавшись с долговолосым Сережкой бухгалтером, спросил, здесь ли начальница. Хотелось узнать положение технических дел, чтобы отсюда начать планирование первой очереди самоходной магистрали.
— У себя. — Сережка мотнул кудлатой головой в сторону двери с табличкой «В. А. Кузьмичева, завфермой».
Сеня постучался и отворил дверь. Строгая Вера Анатольевна, светловолосая, кудрявая, так обрадовалась ему, что бросила телефонную трубку, выскочила из-за стола и, поправив пальцем очки, подала руку.
— Семен Петрович, дорогой! А я жду не дождусь. Что же вы нас покинули на целую неделю? Тут столько работы: новый инкубаторий не выдерживает температуру, в маточнике барахлит яйцесборщик, в брудергаузе… Да вы садитесь, садитесь.
Сеня присел у стола, снял кепку, положил на колени.
— А слесари-то? — спросил.
— Что слесари… Я перезвоню попозже, извините, — сказала она в трубку, прижала ее к аппарату, села за стол. — Что слесари, дорогой Семен Петрович, когда вас нет. У нас же полугодовой план горит, а тут кормов не подвезли, птичниц не хватает, техника капризничает… Что бы такое придумать, Семен Петрович, механизм бы какой-то такой, чтобы нельзя было разбредаться, чтобы все последовательно шло, отлаженно, как часы.
Сеня радостно заулыбался, даже лысина засветилась:
— Уже придумал, Вера Анатольевна. МГПМ называется. Показывал чертежи товарищам Балагурову, Мытарину, еще кой-кому, и все с одобрением. Один только Илиади против.
— Как интересно. Вы можете показать и мне, но только в другой раз как-нибудь, ладно? Сейчас надо устранить технические неполадки в цехах. Вы уж будьте добры, побыстрее, Семен Петрович.
Вот так всегда. Дай ей организующий, собирающий ЛЮ-ДОН механизм, но в то же время занимайся неполадками а брудергаузах и инкубаториях. И многие люди так: не хотят поступиться никакой мелочью ради великой наладки вежливой жизни.
— Не могу, Вера Анатольевна. — Сеня поднялся, надел СВОЮ мазутную кепку и заторопился на улицу, к велосипеду. Оставил у стены, а там ведь амбарная книга с чертежами магистрали!
— Куда же вы, Семен Петрович? — Она выбежала за НИМ вслед, настигла у велосипеда. — Что случилось, Семен Петрович, объясните же наконец!
— Я только сейчас сообщал вам: изобрел МГПМ.
— На здоровье, изобретайте хоть две, но сейчас-то нам важнее устранять неполадки на ферме, Семен Петрович!
— Нет, — сказал Сеня с досадой. — Важнее всего эта магистраль, и надо заниматься творческим процессом только над ней.
— Извините, но я вынуждена доложить директору. Это уж ни в какие ворота: один неумеха, другой болеет, третий изобретает. Кто же будет работать, план выполнять?
Саня не ответил на такой ничтожный вопрос, закатил велосипед в свою мастерскую, облачился в рабочий темный халат и до обеда колдовал у окна над чертежами новых механизмов магистрали. Вера Анатольевна еще раз попыталась уговорить его, но Сеня не послушался. Затем она привела Зою Яковлевну Межову, главного зоотехника: все-таки начальница повыше, да еще и супруга заместителя начальника райсельхозуправления, первая красавица Хмелевки.
— Семен Петрович, милый чародей техники, неужели заставите просить бедных женщин! — сказала весело, с насмешливым кокетством. — Или мы совсем не нравимся вам?.
Сеня не поддался и тут. О магистрали знали начальники повыше ее, а самой красивой женщиной в мире он считал свою Феню.
Потом он увидел их в буфете за одним столиком, пожалел. Обе светлые, как сестры, белокурые, синеглазые, но молодая Зоя Яковлевна вроде бы за старшую, а Вера Анатольевна за меньшую, хотя лет на десять старше Зои и держится строже, в очках. Вот бы все женщины так-то дружили между собой. Но ремонтировать им механизмы на ферме не согласился, на уговоры опять не поддался.
— Видал подружек? — сказала семипудовая Анька Ветрова, когда за ними захлопнулась дверь. — С виду водой не разольешь, а раскопай и увидишь совсем-совсем другое. — Оперлась голыми по локоть руками на буфетную стойку и поглядела на него покровительственно.
— А зачем раскапывать то, что они сами закопали? — спросил Сеня, доедая котлету.
— Святая простота! То-то пялил ты на них голубые глазки, будто ребенок на матерь. А затем раскопать, Сенечка, что Вера Натольевна всегда любила Зойкиного Межова. С той еще поры, когда он директором в совхозе служил, а она зоотехником главным, и сынок у ней от него, такой же толстолобый, как Межов, и с Кузьмичевым она разошлась из-за него. А Зойка тогда еще у брата в колхозе работала, дояркой. Ведь Мытарин-то Степан Яковлич — родной брат ей.
— Ну и что?
— Да как же что, когда Вера Натольевна и посейчас любит Межова. Неужто Зойка-то не думается! Ведь у Веры Натольевны сынок растет межовский, а у Зойки, хоть и жена, — никого, пустая ходит который год. Вот тебе и подружки! Она же тогда с сыном Щербинина гуляла, — продувной такой, безоглядный, в районной редакции служил, Зойка-то скинула от него, вот и не родительница больше. А он в Москву сбежал вскорости. Или опять непонятно?
Сеня был в буфете один, все уже пообедали, можно не торопиться, но он встал, даже любимый свой компот не допил.
— Не возьму в толк соображения разума, Аня, зачем мне эти сплетни ненужности!
— Фу-ты, ну-ты какой! — Анька уперла руки в бока, затрясла в смехе мясистыми щеками. — И зачем судья Катерина Лексевна Мытарина заглядывает к нам, тоже не знаешь? Тоже ведь бездетная, а Мытарин вон какой мужичище, любая с радостью прислонится, не то что наша очкастая. И чего он выбрал неплодную, не попалась, что ли?
Сеня бросил на стойку мятую рублевку:
— Получи, Анна, за обед, и до свиданья. Не хочу тебя слушать!
— Напугал-то как! — Анька зазвенела мелочью. — Слушай не слушай, а правда, она сама скажется. И утята пропадают с ранней весны. Большие пропадают, Сенечка, а не маленькие. На Титкова кота грешат, а нешто он дурак, станет больших ловить, когда малые рядом — они же мягше, слаще и хватать ловчее.
— Замолчи, Нюрка! Ты вредная, нехорошая баба!
— Это я нехорошая? Возьмн свои копейки… Для всех стала нехорошей. Вспоминать еще станете, звать, да не дозоветесь. Последнюю неделю служу, хватит…
Сеня прихлопнул дверью ее звонкий голос и заторопился в свою мастерскую. До чего же худой мелкости есть люди! Никак не могут догадаться, что если плохо думать о других, никогда не достигнешь благодати счастливой жизни всего населения народа. И если будем заботиться, как Вера Анатольевна, только о выполнении сегодняшнего дни, тоже прогресса не добьемся. А ведь многие одним днем живут, многие…
Бойкот Сени встревожил совхозное начальство. К вечеру на уткоферму прилетел на мотоцикле сам директор Мытарин.
— Молодец! — прогремел он на всю мастерскую, как веселый майский гром. — За идею надо бороться до конца, молоток, но и мы не будем стоять в стороне, мы не враги нового. Завтра же проведем публичное обсуждение твоей самобеглой дороги.
— Не дороги, а механической грузо-пассажирской магистрали, — уточнил обидчиво Сеня.
— Извини — магистрали. А если аббревиатурой — МГПМ, верно? Я же понятливый, Сеня, я горой за
