областью, красный — с районом. Заместителей тоже два: первый — технолог, он сейчас, понимаешь, в отпуске, второй — инженер, он в командировке, приедет послезавтра. Есть и третий — экономист-бухгалтер Чайкин, но он, понимаешь, неофициальный заместитель. — Башмаков вспомнил вечерний разговор с женой и дочерью о свадьбе, о будущем зяте. — Производство и экономику знает, но, извини-подвинься, любит читать книжки и ленивый анархист. А нам, понимаешь, не книжки и рассужденья нужны, а порядок и делопроизводство. Вы, нынешние, стали, извини-подвинься, шибко грамотные, а мы из работы в работу, понимаешь, мы грамоту среди дела добывали…
Ручьев закурил и стал терпеливо слушать. Башмаков хоть и остолбенел на одном уровне, хоть и непробиваемый, но — свой же, хмелевский, когда-то активным комсомольцем был.
В раскрытую дверь влетел стук машинки, и следом за ним в кабинет вплыла тучная медсестра, с чемоданчиком. Ручьев встал ей навстречу, а Башмаков продолжал выступать:
— Извини-подвинься, но свой план по построению коммунизма в Хмелевке я, понимаешь, возьму на другой объект. Товарищ Дерябин большой руководитель, но он недооценивает…
Сестра сделала противостолбнячный укол, забинтовала колено и руку, сложила в чемоданчик свои принадлежности и неспешно, как баржа, уплыла.
Башмаков продолжал выкладывать разные бумаги и, гордый собственным великодушием, наставлял преемника, учил делу. Ручьев крепился, крепился и не выдержал:
— Не дело портит человека, а человек — дело.
— Правильно, — не понял Башмаков. — Это у нас основное.
Наконец Дуся принесла отпечатанные бумаги, они подписали их, и Башмаков передал Ручьеву главное — печать.
— Она, понимаешь, отклеилась от долгого употребления, — Башмаков достал из кармана кителя черный кисет, а из кисета черный резиновый кружочек и передал ему, — но вы сделайте новую ручку и приклейте. Старая, понимаешь, потерялась, поскольку была сломана. Штемпельная подушка вот здесь, в правом верхнем ящике.
Ручьёв помял черный кружочек, вымазанный синей мастикой, поглядел на перевернутые мелкие буковки.
— Одна резинка. Как же я ее носить буду? Вы дайте мне этот свой кисет…
— А на другом объекте, понимаешь?
— На пожарке, что ли? Да там и печати-то, наверно, нет.
— Как так, понимаешь? Начальник не должен быть без печати.
— Тогда, может, — отдать Дусе или Чайкину Сережке?
— Отдать печать?! — Башмаков сокрушенно покачал головой. — И таких назначают на ответпосты! Учтите, без печати вы — ничто!
— Ну ладно, ладно. — Ручьев сунул резинку в наружный карман пиджака. — Что еще?
— Распорядок дня. Он на столе под стеклом. Садитесь и читайте. — Башмаков наконец вылез из-за стола, взял под мышку неразлучную красную папку и канцелярское Дело с планом построения коммунизма. — Желаю высоких производственных успехов и семейного счастья в личной жизни.
Пожатие было сильным, — рука сапожника! — уверенным, а улыбка, с прищуром холодных светлых глаз, — мстительно-торжествующей, будто он уже видел не только близкое поражение Ручьева, но и конфуз начальников, его назначавших. Ручьев засмеялся и помахал ему перевязанной левой рукой. Катись ты, дядя, подальше с этой своей убежденностью в собственной незаменимости, проживем.
VII
Башмаковский распорядок дня был прост и краток:
1. Сидение в кабинете и руководство 8.00–12.00
2. Обед 12.00–13.00
3. Прием посетителей 13.00–14.00
4. Подписание и заверка печатью 14.00–15.00
5. Обход цехов комбината 15.00–15.30
6. Встречи с руководителями общественных организаций 15.30–16.00
7. Совещание по итогам дня и планам на следующий рабочий день 16.00–17.00
Ручьев вынул этот листок из-под стекла, смял и бросил в корзинку у стола. Надо оглядеться и составить свой распорядок. А кресло у него хорошее, удобное, жаль, не вертящееся. Впрочем, особо вертеться тут не надо, селектор и телефоны под рукой. Он нажал клавишу селектора, позвал неофициального заместителя:
— Сережка, надо посоветоваться, заскочи на минутку.
— Сам уже, значит, не можешь? — удивился тот. — Я же через стенку от тебя.
— Ну-у наглец! Taк говорить с директором! Уволю!! — И переключился на секретаря: — Дуся, в колбасном доска «Наши ударники на набивке кишок», измените название.
— На какое, Анатолий Семенович?
— Да пусть напишут просто: «Наши передовики». Проследи.
— Хорошо, Анатолий Семенович, сейчас сбегаю в цех.
Сергей Чайкин, улыбаясь, прошел от двери к директорскому столу, истово поклонился.
— По вашему приказанию прибыл, дорогой Анатолий Семенович!
— Молодец, что величаешь, хвалю.
— Куда деваться, вдруг в самом деле уволишь. Вон ты какой грозный. И уже перевязан. Сразу в бой бросился?
— Приходится. Состряпали вы с Башмаковым черт-те какое хозяйство… Садись.
Они были ровесниками, вместе учились в школе, дрались, дружили, влюблялись в одноклассниц, вместе призывались в армию, служили в одной части, только Ручьев на последнем году стал освобожденным комсоргом полка, а сержант Чайкин до конца был командиром минометного расчета. После увольнения в запас их пути разошлись еще дальше. Ручьева взяли в райком комсомола, и он поступил на заочный истфак пединститута, а веселый книгочей, Чайкин затосковал по серьезности и порядку и ушел в бухгалтеры. В прошлом году закончил с отличием экономический факультет и загордился этим, особенно перед руководителями: экономика — это, уважаемые товарищи, наука, а экономисты — основательные люди, в отличие от хозяйственников и администраторов, сплошь дилетантов, ярко выделяющихся своим невежеством и профессиональной глупостью среди остального работающего люда. Башмаков принял это заявление на свой счет и не простил обиды даже после того, когда узнал, что Чайкин любит его дочь и хочет жениться.
— Ну вот, Сережка. Вчера я кое-что прикидывал на досуге, давай уточним, а после рабочего дня посовещаемся с начальниками цехов, с мастерами…
Требовательно зазвонил черный областной телефон, Ручьев взял трубку. Сам начальник управления товарищ Дерябин поздравлял с вступлением в должность и настоятельно просил дать к концу дня свои предложения по новому названию комбината.
— Хорошо, — сказал Ручьев, — как-нибудь на досуге… Сегодня? Но это ведь, кажется, терпит… Хорошо, Иван Порфирьевич, мы посоветуемся… Нет, пока не знаю… Но ведь я еще не осмотрелся… Я постараюсь, конечно, но оба заместителя в отъезде, из главных специалистов есть только бухгалтер- экономист… Ну, хорошо, приеду. — Ручьев пожал плечами и, положив трубку, вопросительно посмотрел на улыбающегося Чайкина. — Требует дожать месячный и квартальный планы. Первого июля в управлении назначено совещание, предлагает выступить с предложениями по расширению производства…
— Прошлогодние подправим, и валяй. Башмаков всегда так делал.
— За что и слетел. Странно, что ты предлагаешь его в пример.
— Не в пример, но комбинат-то прежний, ты только пришел, ничего еще не знаешь. Дерябин говорил
