неважно. Лишь Кларисса имеет значение.
Здесь есть одна хорошая девушка, ее зовут Жанна.
Пока ты не приедешь, я оставляю Клариссу ей на попечение. Она очень добрая, раньше она присматривала за Клариссой и очень любит ее. Когда-то она продавала цветы и жила в ужасной нищете, но ей я верю больше, чем кому-либо здесь.
Дамарис, я вела себя ужасно. Всюду я оставляла за собой несчастья и беды. Я разрушила и твою жизнь, но на самом деле Мэтью был неподходящей парой для тебя, иначе бы он так не поступил. Тебе нужен другой муж.
Прошу тебя, сделай это ради меня… Нет, ради Клариссы. Пошли за ней кого-нибудь сразу, как только получишь это письмо.
Твоя сестра Карлотта».
Я запечатала письмо и послала за курьером, который возил срочные послания Хессенфилда в Англию.
— Возьмите это, — сказала я, — и доставьте как можно быстрее.
И снова я взмолилась Богу, но теперь о том, чтобы письмо дошло к Дамарис, потому что в действительности движение между двумя странами было очень затруднено, и подобные задания должны были выполняться с особой осторожностью. Часто курьеры не достигали пункта своего назначения, а после той операции с оружием, которая стоила Мэтью жизни, еще больше стали следить за теми, кто въезжает в страну. Но я молилась, чтобы Дамарис получила это послание и чтобы она приехала и забрала Клариссу.
Потом я послала за Жанной.
— Жанна, я умираю.
— Мадам… это невозможно.
— Лорд Хессенфилд уже мертв.
— О, мадам, но что же станет со всеми нами?
— Остается девочка. Жанна, я вверяю ее тебе, позаботься о ней. У меня есть сестра в Англии, я написала ей. Она пришлет кого-нибудь за Клариссой.
— А когда за ней приедут, мадам?
— Скоро… скоро, обязательно приедут. Я уверена в этом.
— Из Англии, мадам…
— Приедут, Жанна. Я обещаю тебе, дождись и заботься о ребенке. — Я схватила ее руки и умоляюще заглянула в глаза. — Жанна, это последнее желание и приказ умирающей женщины…
— Конечно, мадам.
Жанна выглядела очень испуганной, Но я знала, она сдержит свое слово.
Я сожгла перчатки — и мои, и Хессенфилда. Пока они горели, пламя обрело какой-то странный цвет. Я думала, что они долго будут пылать, но спустя несколько секунд перчатки уже обратились в прах. Потом я взяла перо и записала в дневник все, что произошло со мной. В заполнении его было какое-то успокоение.
Я сказала Жанне, чтобы она сохранила мой дневник и, когда прибудут люди от моей сестры, отдала его им.
Я хотела, чтобы Дамарис поняла, как все получилось: ведь часто понять — значит простить.
Я опустила перо, потом снова позвала Жанну и сообщила ей, где она сможет найти дневник. Она выглядела ошеломленной, но тем не менее внимательно выслушала все мои наказы. После того как она ушла, я не смогла больше противиться искушению и снова взялась за перо.
И тогда, в самом начале моего дневника, я написала:
«Это „Песня сирены“, которая совсем не хотели быть тем, чем она была, но так случилось, и та, кто обвинила ее в этом, оказалась права. Те, кто проходил мимо этой сирены, сворачивали со своего пути и иди прямо навстречу смерти. Кажется вполне справедливым, что Смерть завладеет ею, так и не дав ей допеть свою песню».
Часть четвертая
ДАМАРИС
ОТШЕЛЬНИК ИЗ ЭНДЕРБИ-ХОЛЛА
Дни кажутся бесконечными, я чувствую себя одинокой. Час за часом я лежу здесь, на своей кровати, и твержу, что жизнь для меня кончена, но на самом деле она никогда и не начиналась.
Я была счастлива, казалось, я была на пороге большой любви, а потом вдруг все кончилось. Я увидела, как все, о чем я мечтала, разбилось в один миг, а потом был еще и этот сокрушающий удар.
Порой создается такое впечатление, что жизнь не довольствуется только тем, что лишает человека счастья, а, как оказывается, обязательно находит что-то еще, чтобы сделать его горе еще более невыносимым. Одним сумрачным ноябрьским днем я потеряла человека, которого любила, и той же ночью меня сразила ужасная болезнь, которая сделала из меня почти инвалида.
О, я окружена любовью! Ни у одной девушки нет таких родителей, как у меня, и нет человека на свете, которого бы так любили и лелеяли, как меня. Тысячи раз мне было сказано, что я — смысл их жизни, они винят в происшедшем со мной себя, но они невиновны, а как я могу сказать им это, не упоминая имени Карлотты?
Я не хочу думать о Карлотте, я не могу этого вынести. Иногда я вспоминаю ее облик и говорю себе, что ненавижу ее, но продолжаю видеть ее красоту, в Которую почти невозможно поверить. Раньше я думала, что никто не может быть так красив, как Карлотта. Ей было дано все, наверное, те силы, что решают, какими мы должны быть, покровительствовали ей. У нее есть все… все… так говорят.
Так и есть на самом деле. Я часто замечала, какими становились взгляды мужчин, когда она входила в комнату, ей стоило лишь раз посмотреть на них, и они принадлежали ей. Я так восхищалась ею, гордилась тем, что она — моя сестра.
Но теперь я понимаю больше, моя мать показала мне свой дневник. Мне стало известно о романтическом рождении Карлотты в Венеции, о том, какой ужас довелось пережить матери. Я узнала о том страшном человеке, который умер, о его убийце и о чудовищных подозрениях, что мои родители питали друг к другу в то время. Это объясняло все, я поняла, почему моему отцу пришлось пристрелить собаку и похоронить ее. Если б я только знала, какие страдания перенесли мои родители, я бы никогда не пошла на могилу Бэлл после того, как увидела Мэтью и Карлотту вместе.
Да, я и вправду была шокирована, так как думала, что не только Мэтью обманывал и предавал меня. Я подозревала моего милого отца, который, на самом деле всего лишь пытался сохранить тайну, потому и застрелил невинное животное. И вот теперь из-за моего невежества все мы глубоко страдаем.
Будь я более опытна в мирских делах, я могла бы заподозрить, что между Мэтью и Карлоттой существует какая-то связь. Конечно, это бы глубоко ранило меня, но я бы никогда не перенесла такого ужасного потрясения, я была бы подготовлена к этому откровению.
Но что проку вспоминать? Все прошло, Мэтью исчез с горизонта моей жизни. Редко виделась я и с Карлоттой — да я и не хотела встречаться с нею, ибо это причиняло мне слишком большую боль, но я полюбила ее милую дочку, и мне бы хотелось узнать ее получше.
Странно, но когда в наш дом приехала эта крошка, я ощутила новый интерес к жизни. С той страшной ночи меня ничего не интересовало, но когда приехала Кларисса и мы подружились, я позабыла обо всех своих обидах. Мне нравилось, с какой настойчивостью она требует ответов на свои вопросы, я любила играть с ней в разные игры. Ее любимой игрой была «Угадайка»: я намекала на то, что задумала, а она должна была догадаться. Она с серьезным видом раздумывала в поисках ответа и радостно вскрикивала,
