— Будем надеяться, что все так и будет, — сказала Лизетта, которой нравилось относиться ко мне с фамильярностью и запросто, будто мы были ровней.
— Теперь уже скоро, — печально произнесла Софи. — Меня отвезут ко двору Папа полагает, что я буду там в полной безопасности. Королю нравятся юные девушки, но на меня он наверняка не посмотрит — Иногда мне кажется, призналась Лизетта, — что мне понравилось бы, если бы королевский сводник избрал меня для развлечения его величества.
— Лизетта!
— Ну, во всяком случае, это было бы лучше, чем связаться с каким-нибудь старым господином, у которого есть кое-какие сбережения, ведь племяннице экономки, пусть даже такой экономки, — не следует требовать от жизни слишком многого.
— Ты имеешь в виду, что хотела бы отправиться в Олений парк? недоверчиво спросила Софи.
— Говорят, он роскошно обставлен, а когда королю надоедает очередная девушка, она получает хорошее приданое и может выйти замуж, что при таком приданом делает ее весьма желанной невестой. Говорят, эти приданые такого размера, что обычный человек не может заработать такую сумму за всю свою жизнь. Так что эти девушки и их мужья весьма довольны. Тебе так не кажется, Лотти?
Я задумалась.
— Полагаю, что многие люди и здесь, и в Англии голодают, — проговорила я, — но, как я слышала, во Франции дела обстоят еще хуже. Если эти бедные девушки по собственной воле доставляют удовольствие королю и получают за это плату, то, наверное, это лучше, чем принести свою жизнь в жертву бедности.
— Ты говоришь прямо, как Арман, — сказала Софи. — Он очень лоялен к королю и предпочел бы вести такой же образ жизни. Арман ненавидит недовольных бедняков, особенно когда они восстают. Он говорит, что они вечно будут чем-нибудь недовольны, поэтому не стоит беспокоиться и стараться улучшить условия их жизни.
— Мне трудно высказать свое мнение по поводу этих девушек, заколебалась я. — Для этого следовало бы знать условия, в которых они жили раньше. Возможно, мы просто живем в тепличных условиях… и нам повезло, что мы не испытываем их трудности.
Лизетта изучающе посмотрела на меня, но промолчала, что было необычно для нее.
— По крайней мере, — сказала Софи, — они сами могут выбирать своих мужей.
Бедняжка Софи, ей всегда было не по себе, когда обсуждались вопросы брака.
Я провела в замке уже неделю, когда граф объявил, что собирается отвезти меня в Париж, возможно, мне удастся взглянуть на двор в Версале.
Я была очень возбуждена, но когда он заявил, что с нами поедет и Софи, та впала в отчаяние, так как боялась, что в этот раз ей подберут мужа.
Через несколько дней мы уже были в Париже. Меня так захватил вид этого огромного чарующего города, что целых два дня я не вспоминала о Диконе, а когда поняла, то стала упрекать себя.
Мы прибыли в великолепный городской дом графа, один из тех особняков на улице Сен-Жермен, которые назвали отелем и которые принадлежали самым богатым дворянам страны. Эти высокие здания, фронтоны которых украшали гербы, были величественными и впечатляющими. Дом был обставлен так же роскошно, как некоторые апартаменты замка, но в стиле, ставшем популярным именно при Людовике XV, — сочетание строгой классики и рококо. В то время я слабо разбиралась в таких вещах. Все, что я могла понять в то время, — это ошеломляющая красота обстановки, доставлявшая огромное удовольствие уже от одного созерцания превосходных кресел с гобеленовой обивкой, диванов необычной формы, называвшихся султанами, украшенных резьбой шкафов и инкрустированных столиков. Ковры и коврики нежных тонов прекрасно сочетались с картинами, украшавшими стены. Граф с гордостью показал мне картины Буше и Фрагонара, художников, которые только-только начинали входить в моду, когда он купил их картины Теперь они стали придворными художниками короля — человека расточительного, уделявшего эротическим утехам больше внимания, чем делам государства, но, несомненно, тонкого ценителя искусства. То же самое можно было сказать и о мадам Помпадур, в свое время управлявшей страной через своего любовника.
Я была очарована особняком, но еще больше его обстановкой.
А ведь помимо всего этого еще существовал и сам Париж — город шарма, шума, веселья, грязи и, контрастов. Наверное, именно это и поразило меня более всего во время моих прогулок — запущенность, нищета и убожество, соседствовавшие с крайней утонченностью и богатством.
Граф был уверен, что я полюблю Париж Только позднее я поняла, что у него были скрытые мотивы вместе с моей матерью он решил отвлечь мои мысли от Дикона. Но тогда я относила все это на счет национальной гордости. Однако в Париже действительно было чем гордиться.
Итак, он решил показать мне все, но прежде отвел нас к модной портнихе, так как для представления ко двору в Версале нам с Софи были необходимы новые платья.
— Я хочу, чтобы ты понравилась королю, — сказал он мне, — иначе ты не сможешь бывать при дворе Возможно, сразу мы его и не застанем, придется подождать, надеясь на то, что он все же появится Все, что от тебя требуется, — это сделать несколько более глубокий, чем обычно, реверанс, а если он обратится к тебе с вопросом — ясно ответить на него. Прием будет весьма коротким, а если он решит поговорить с тобой, то я дам ему понять, что ты находишься во Франции всего лишь с кратким визитом, — на тот случай, если вдруг он решил попросить кого-нибудь позаботиться о тебе. Там будет присутствовать много людей, и каждый будет надеяться, что король удостоит именно его своей милости и обратится к нему с приветствием, однако король лишь пройдет через приемную по пути на важную встречу.
— И для этого нам следует шить новые платья?
— Вы должны довериться мне, — сказал граф.
— Похоже, что тут есть очень много всяких формальностей.
— Такова Франция, — ответил граф.
Итак, мы отправились к портнихе — очень внимательной женщине; она выглядела старой и была так напудрена и нарумянена, что из-под слоя румян и пудры едва можно было разглядеть лицо. Создавалось впечатление, что на ее лицо надели маску. Она разложила ткани и нежно ласкала их длинными белыми пальцами, словно это были любимые существа; потом вызвала своих помощниц. Они крутили меня во все стороны, приподнимали и распускали мои волосы и вообще обращались со мной так, словно прикидывали, стоит ли меня купить. И все это время портниха внимательно рассматривала меня. Ее глаза сверкнули, когда она произнесла: «Это всего лишь дитя… пока что… но мы постараемся что-нибудь придумать». А обратившись ко мне, она сказала:
— Когда ты станешь постарше, когда ты станешь женщиной, верно?.. Вот тогда одевать тебя будет сплошное удовольствие.
Наконец, они решили, что для меня подойдет синий шелк насыщенного переливчатого оттенка.
— Все очень просто! — воскликнула она. — Мы покажем это дитя… а в ней будущую женщину.
Со мной она провела очень много времени, гораздо больше, чем с Софи. Ей тоже выбрали синий цвет, но с бирюзовым оттенком.
Когда мы вышли, я рассмеялась.
— Она воспринимает свои платья ужасно всерьез, — сказала я.
— Она одна из величайших портних Парижа, — пояснила Софи. — Когда-то она шила для самой мадам Помпадур.
Это произвело на меня впечатление, но Париж интересовал меня гораздо больше, чем предстоящее посещение Версаля, который и был причиной столь тщательных приготовлений.
Часто мы отправлялись на прогулки только вдвоем с графом. Судя по всему, он сам этого хотел, и бедняжка Софи частенько оставалась в одиночестве. Как правило, он отказывался от собственной кареты и нанимал для разнообразия небольшой экипаж. Такие экипажи называли pots de chambre,[1] и хотя они не защищали пассажиров от плохой погоды, мы менее всего обращали на это внимание. В них мы объездили весь Париж. И как только я слышу цокот лошадиных копыт по мостовой, я переношусь в эти волшебные дни.
Граф хотел познакомить меня с жизнью Парижа. Он хотел, чтобы я послушала, что говорят люди, приходящие к заставам рано по утрам, чтобы доставить свои продукты на рынки. Париж просыпался рано, и к семи утра, хотя на улицах еще не было экипажей, они были полны людей, спешащих по своим делам.
