— Я там никогда не была. Я потеряла цветок, который он купил для меня. Цветок, который ты нашла, не принадлежал мне.
— Что там такое насчет цветка? — спросила Лизетта. Я повернулась к ней.
— Какая тебе разница? Все это было давным-давно. Шарль как-то раз купил мне на улице цветок, а Софи нашла такой же у него в спальне.
— Красный пион, — сказала Лизетта. И опять она расхохоталась. В этом смехе явно проскальзывали истерические нотки. — Это я оставила там цветок, Софи. Я уронила его в комнате Шарля. Я позаимствовала его у Лотти, поскольку он подходил к моему платью, я помню это. А потом я про него забыла. В конце концов, это был всего лишь искусственный цветок. Вот тебе, Софи, доказательство того, что он был моим любовником. Знай, что у меня от него ребенок. Да, Луи-Шарль — его сын.
— Прекрати, Лизетта, — воскликнула я, — прекрати!
— А почему я должна прекратить? Настал момент истины. Давайте лучше прекратим обманывать самих себя. Давайте продемонстрируем, кто мы на самом деле.
Слезы хлынули по щекам Софи, насквозь промочив ее капюшон. Я обняла ее, и она прижалась ко мне.
— Прости, Лотти, — сказала она, — прости… Я ответила:
— Когда люди знают правду, они понимают. Здесь нечего прощать, Софи. Я поцеловала ее в изуродованную щеку. — Дорогая Софи, — сказала я. — Я рада тому, что мы вновь стали сестрами.
Лизетта и тетя Берта смотрели на нас. Практичный ум тети Берта, видимо, пытался сообразить, что нам сейчас следует делать. Лизетта, похоже, все еще была ошеломлена.
— Вам действительно следует уходить отсюда, — сказала тетя Берта. Возможно, нам всем надо это сделать. Но вам наверняка, мадам Лотти.
— А что будет с мужчинами? — возразила я.
— Их нельзя беспокоить.
— Я остаюсь здесь, — сказала я. Тетя Берта покачала головой, а Лизетта успокоила ее:
— Нам с тобой нечего бояться, тетя Берта. Ты служанка, и хотя я аристократка, Леон Бланшар — мой друг. Он обеспечит мою безопасность.
— Замолчи! — воскликнула тетя Берта. — Она покачала головой и повернулась, бормоча:
— Что же делать? Что же можно сделать?
— Ничего, — ответила я. — Просто ждать.
Мы ждали всю вторую половину дня. Стояла жара. Мне казалось, что я вижу все с какой-то особой ясностью. Возможно, именно так и чувствуют себя люди, смотрящие смерти в лицо. Я уже видела толпу, перед которой выступал Леон Бланшар, и могла представить себе этих людей, идущих на замок с кровожадным блеском в глазах. Я подумала о своей матери, выходившей из магазина и попавшей в самую гущу такой толпы. Я вновь представила себе, как уже бывало, карету, увидела перепуганных лошадей. Что она чувствовала в эти ужасные последние секунды? Я немало слышала о насилиях, захлестывающих целые города, и знала, что человеческая жизнь ничего не значит для этих людей. Будучи дочерью графа д'Обинье, я была их врагом. Мне рассказывали, как они повесили на фонарном столбе торговца, потому что решили, что именно он взвинчивал цены на хлеб.
Мне никогда не доводилось встречаться лицом к лицу со смертью, но я знала, что этот момент приближается. Я ощущала странную легкость в голове, отстраненность от всего. Страх, конечно, присутствовал, но это не был страх перед смертью, а лишь перед тем, что ей предшествует. Теперь я понимала, что чувствуют в тюремных камерах люди накануне казни.
Я посмотрела на остальных. Чувствовали ли они то же самое? Арман был слишком слаб. Он и без того уже слишком много страдал. Его товарищ находился почти в таком же состоянии. Софи? Я не думала, что все это слишком волнует ее. Жизнь не имела для нее особой ценности, хотя с момента возвращения Армана она несколько изменилась.
Лизетта? Лизетту я не могла понять. Все эти годы, в течение которых я считала ее своей лучшей подругой, она лелеяла ненависть ко мне. Я не смогу забыть торжествующее выражение в ее глазах, когда она прикидывала, каким именно образом можно посильнее ранить меня. Я не могла поверить, что все эти годы она и в самом деле ненавидела меня за то, что я была признана дочерью графа, а она считала себя тоже имеющей право на эту привилегию.
Но что вообще я знала о Лизетте? Что я знала о ком-либо, даже о самой себе? Люди сотканы из противоречий, и если кто-то всю жизнь терзается завистью, это должно наложить на него отпечаток. Да, менее всего я понимала Лизетту. Почему ее так волновал вопрос собственного происхождения? Она стояла на стороне революционеров. Она ненавидела аристократов и тем не менее настаивала, что она одна из них.
Мое внимание привлекло жужжание пчелы, бьющейся о стекло. Я подумала, как чудесно все-таки видеть живые создания, смотреть в синее небо, слышать мягкое журчание воды во рву. Все это я считала само собой разумеющимся, пока меня не поразила мысль, что, возможно, уже очень скоро я перестану видеть и слышать.
Тетя Берта сказала, что, по ее мнению, всем нам надо держаться вместе. Она бы перенесла мужчин в мою спальню, если мы ей поможем. Пусть, пока мы пребываем в ожидании, они лежат в моей постели.
Я согласилась, и с помощью Софи и Жанны мы перенесли мужчин.
Выглядели они очень плохо.
Я сообщила Арману о происходящем. Он понял меня, кивнул и сказал:
— Вам надо бежать. Вы не должны оставаться здесь. Оставьте нас.
— Нам просто некуда бежать, Арман, — возразила я. — И в любом случае мы не оставим тебя.
— Да, — подтвердила Софи. — Мы тебя не бросим. Арман разволновался.
— Вы обязаны это сделать! — воскликнул он. — Я знаю, что такое толпа. Тот день в Париже. А вы и понятия не имеете, на что они становятся способны. Они перестают быть нормальными мужчинами и женщинами. Они превращаются в диких животных…
Я сказала:
— Арман, мы не собираемся бросать тебя.
— Вы… — настаивал он, — вам следует уходить. Прислуга может оставаться. Они, наверное, будут в безопасности.
— Лежи, — скомандовала я. — Отдыхай, пока это еще возможно. Слуги уже и так ушли, а мы остаемся.
Долго тянулся этот день.
Софи сидела у моих ног на скамеечке. Жанна примостилась поближе к ней. Я понимала, что до тех пор, пока они обе живы, Жанна не оставит ее.
Я сказала:
— Софи, у тебя чудесная подруга — Жанна. Ты когда-нибудь думала о том, как тебе повезло, что у тебя есть она?
Она кивнула.
— Она любит тебя, — продолжала я.
— Да, она любит меня. Все остальные…
— Со всем этим покончено. Они никогда не были верными хоть кому-то. Шарль был неверен мне, а Леон Бланшар верен лишь целям, которые он преследует.
— Они ведь схватят нас, Лотти… Тебя, меня и Армана — из-за нашего отца.
Прислушивавшаяся к разговору Лизетта сказала:
— Они схватят и меня, но я буду в безопасности, поскольку Леон не позволит им причинить мне вред. Софи вздрогнула, а Жанна прошептала:
— Я никогда не допущу, чтобы они причинили вам вред, мадемуазель Софи.
Воцарилось долгое молчание. Мы все внимательно прислушивались Должно быть, все мы думали о том, что они могут и не дожидаться вечера.
— Как мне хотелось бы все вернуть назад, — произнесла Софи. — Я бы поступила по-другому. Я бы могла сказать, что потеряла все, — она прикоснулась к той стороне лица, которая была прикрыта чепцом, —