Из маленькой навесной полки — книжной, приспособленной под мини-сервант — он достал бокалы. На журнальном столике уже стояла бутылка какого-то вина.
— 'Киндзмараули', — похвастался Виктор. — Из Тбилиси друг привез.
Может, ещё не поздно встать и уйти? Но Евгения продолжала сидеть, понимая, что она уже заступила за черту. В детстве, играя в 'классики', в таких случаях они кричали друг другу:
— Стратила!
То есть, на время выбыла из игры. Вот и она выбыла. Из своей привычной жизни.
Тот день, когда она познакомилась с Виктором и провела у него ночь, вернувшись домой под утро, перевернул её жизнь. Прежде подруги рассказывали Евгении, что сексом можно заниматься долго, но, сколько она себя помнила в семейной жизни, лишь первую неделю медового месяца они… совокуплялись какое мерзкое слово! — дважды в день, утром и вечером, потом только вечером, перед сном, потом раз в неделю, потом… Но чтобы всю ночь! Она считала, что женщины, рассказывая о таком, просто преувеличивают.
Вначале она ещё повторяла себе: нужно идти домой, но время вдруг стало существовать отдельно от нее. Шло себе и шло, где-то в другом измерении, пока не стало светло за окном.
Сонный Виктор только пробормотал:
— Я тебя провожу.
— Не нужно. Уже утро, а я живу в соседнем доме, — сказала она, целуя его в губы и смутилась: на нижней губе Виктора темнел синяк. Евгения, ты страшная женщина!
— Я буду ждать тебя завтра. В семь, — сказал он.
Она лишь усмехнулась про себя: её любовник! У неё никогда прежде не было любовника. А теперь она шла домой, как… А как она шла? Боялась?
Евгения будто видела себя со стороны — гулящую жену. Как встретит её муж? Конечно, изобьет! Когда-то он, вроде, занимался боксом. Врежет слева! Врежет справа! Как говорили в детстве у них во дворе: и кровянкой умоешься! Но думала она об этом как-то лениво и почти без волнения.
Она открыла своим ключом дверь и переступила через порог.
Аркадий спал. Она решила это в запале, глянув на его спокойное, расслабленное лицо. Неужели любящий муж будет спокойно спать, не зная, где всю ночь была его жена? Она вгляделась в его лицо — слишком спокойное. Обычно, лежа на спине, он храпит. И приоткрывает рот…
Непонятно, почему ей лезли в голову эти идиотские подробности?
— Аркадий! — тихонько позвала Евгения.
Муж не отозвался, хотя ресницы его дрогнули, и перевернулся на другой бок.
Не спит! Он же — не спит!
Нарисованный ею образ взбешенного супруга оказался явно из другой книжки. А этот, настоящий, на её измену реагировать не хотел.
'Встань, пожалуйста! — мысленно заклинала она. — Ударь! Крикни! Разбей что-нибудь? Неужели тебе все равно?!'
Он не шевелился. Неизвестно, сколько бы ещё она так стояла, если бы не услышала знакомое похрапывание. Теперь он действительно заснул! Успокоился — его жена домой вернулась…
Выходит, для осуждения поступка Евгении у него не нашлось даже слов?
А ведь так было всегда, — вдруг поняла она, — всю предыдущую жизнь. Просто на фоне всевозможных незначительных событий его равнодушие не так бросалось в глаза. Жили рядом два бесчувственных существа. Сосуществовали. Как две протоплазмы. Две амебы. Две медузы… Она содрогнулась.
'Ты во всем виновата! — сурово сказал её внутренний голос. — Ты не хотела этого видеть! Ты выдумала своего мужа от начала до конца. Приписывала ему мысли, которых он не имел! Придавала его словам смысл, который он в них не вкладывал! Даже подругам хвасталась, какой Аркадий необыкновенный и как ты его любишь!'
Она стыдилась признаться самой себе, что её замужество было ошибкой. А поскольку в муже не было пороков, из-за которых распадались все известные ей браки — он не пил, не изменял, зарплату всю отдавал — получалось, не к чему придраться.
Семнадцать лет! Господи, целая жизнь, прожитая без любви. Жизнь иллюзия, жизнь — сон. Жизнь — самовнушение…
Она разделась и легла на край кровати, стараясь не дотрагиваться до Аркадия. И провалилась в тяжелый, глубокий сон.
Проснулась Евгения, когда солнце ушло уже на другую сторону квартиры задернутые шторы создавали в комнате полумрак, но она почувствовала время за полдень. Аркадий гремел на кухне чайником — может, ей приснилась эта ночь вне дома?
Она встала и поплелась в ванную. Все равно придется проходить мимо кухни и что-то там говорить.
— Доброе утро!
— Доб-рое, — с расстановкой сказал муж.
Она задержалась, в надежде услышать что-нибудь еще, но он с удвоенной против обычного энергией резал хлеб.
Пока она чистила зубы, принимала душ, Аркадий накрыл на стол. Евгения мимоходом глянула на себя в зеркало — выглядела она как-то по-особому свежо, но это не радовало: в голове пульсировала мысль — что же теперь будет? Ведь по-прежнему жить нельзя!..
— Тебе кофе или чай? — спросил он, будто ничего не произошло.
— Кофе. С молоком.
— Я знаю… Если не возражаешь, я съезжу к сестре, что-то у них опять случилось, просила приехать.
Его сестра — постоянно ссорится с мужем, и Аркадий ездит их мирить.
Все как обычно. Привычные жесты. Привычные слова. Вот только в глаза он ей не смотрел. Будто это не она, а он не ночевал дома.
'Это неправильно! Нечестно! — метался в поисках выхода её взбудораженный ум. — Он должен возмутиться! Что-то сказать. Обозвать наконец!'
— С мая мне обещали зарплату добавить, — теперь он смотрел не на Евгению, а как бы сквозь нее, будто она — прозрачная, а как раз на стене, за нею, появилось что-то интересное. — Мы сможем купить тебе кожаное пальто с мехом, как ты хотела.
'За что же мне пальто? — мысленно рассвирепела Евгения. — Заткнуть им рот? Или другое место?! Как он все повернул! Вот, мол, какой я снисходительный, добрый! И какая ты дрянь по сравнению со мной!'
— Может, мне придется у них заночевать? — его бесстрастный голос прорывался сквозь бушующий в ней огонь. — Ты не возражаешь? Хочешь, мы поедем вместе?
— Мне нужно убрать квартиру. Поезжай один.
Вот так они в тот день поговорили.
А в семь часов Евгения пошла к Виктору. Этот исследователь-любитель вытянул из неё все в первый же час.
— Как? — оторопел он. — Ты столько лет живешь с мужиком, который тебя не трахает?! Сгораешь от желания! Болеешь и молчишь? Евгения — ты — дура!.. Посмотри на себя.
Он подвел её к зеркалу.
— Ты красива. У тебя — отличная фигура. Шикарный бюст! — он зачем-то расстегнул кофточку, будто собирался кому-то демонстрировать её прелести.
Евгения попыталась вырваться, но он, хоть и был невысокий, худощавый, оказался сильнее её.
— Куда? Стоять! Не любишь правду? Трижды дура!
Он помолчал, скрипнув зубами.
— Да ты, если захочешь, любого мужика будешь иметь! Поняла? Любого! Ты почему из себя жертву изображаешь? Ненавижу вас. Рабыни!
— Кого — нас? — Евгения села в кресло и застегнула кофточку; она даже не обиделась, когда он в запале оттолкнул её от себя.
