– По-моему, надо послушать его сердце.
Вздохнув, я приложила ухо к его груди. Волосы щекотали мне ухо, и первое время я думала, что едва слышные звуки – шевеление этой самой поросли под моей щекой.
Но это билось сердце!
– Он жив! Жив!
Я так обрадовалась, что обняла Эмилию и расцеловала ее в обе щеки.
– При чем здесь я? – проворчала она, отстраняясь.
– Давай позовем Исидора, – предложила я, – пусть он прикажет слугам перенести поручика в кровать.
– Я сейчас его приведу, – согласилась Эмилия.
– Подожди, я с тобой.
Мне было стыдно признаться, но я боялась оставаться одна с трупом и едва живым поручиком.
– А если он придет в себя?
– Пожалуй, ты права, – вздохнула я и села рядом с креслом поручика так, чтобы не видеть тела Веллингтона.
Невольно коснувшись руки поручика, я удивилась, какая она холодная. Интересно, почему так быстро остывает убитый человек? То есть не убитый, но стоявший у самого порога бытия... И почему лезут в голову дурацкие мысли? Сейчас я должна была бы рыдать и ломать руки в страхе, что противоядие не помогло и поручик умирает.
Я взяла его за руку и попыталась согреть в своих руках. Мне казалось, что именно тепла не хватает его сердцу, чтобы забиться так, как полагает ему биться у здорового человека.
А если его биение всего лишь мне показалось?
– Владимир! Володя! – позвала я.
А потом, сама не зная почему, потянулась, чтобы коснуться губами его щеки.
Нет, он вовсе не умер. Теперь шевельнулся желвак на щеке, а потом из чуть приоткрытых губ донесся шепот:
– Ваше сиятельство... это вы?
Я испуганно отпрянула, точно меня застали за чем-то предосудительным.
– Вы плачете, что ли?
– Как вы себя чувствуете? – спросила я, не отвечая; не признаваться же, что только что я его оплакивала.
– Как будто меня ударила копытом лошадь. Изнутри.
– Вас отравили, – сказала я, и сама оживая вместе с поручиком; не ожидала, что буду так горевать по человеку, о котором всего неделю назад и думать не думала.
Знал бы Амвросий, в какое варево страстей меня отправляет, сам бы со мной поехал. Только вряд ли его присутствие в Дедове что-то изменило бы.
– А где Джимка-то?
– Джимка! – передразнила я Зимина. – Скажите спасибо, что он догадался упомянуть о противоядии, а то ваш граф Зотов так и не дождался бы своего офицера...
И тут в гостиную быстрым шагом вошел Исидор.
– Ваше сиятельство, что же вы за мной не послали? Виданное ли дело: две столь юные особы волей судьбы остались в руках такого волка!
– Вы не меня имеете в виду? – Поручик сделал попытку подняться, но силы его оставили.
– Не вас, мил человек, да вы и сами пострадали...
Он скосил глаз на тело Веллингтона и опять посмотрел на меня.
– Сейчас я прикажу это убрать, а завтра...
– Завтра мы пошлем кого-нибудь в уезд. Придется, видимо, Ивану Георгиевичу опять к нам наведаться. Вот только как ему это объяснить?
– Давайте лучше подумаем о живых, – подала голос Эмилия. – Я думаю, надо отнести Владимира Андреевича в постель и напоить его молоком.
– Не хочу молока, – капризно протянул Зимин.
– Что значит – не хочу? – спохватилась я; в самом деле, нет чтобы о больном подумать! Разговоры разговаривает. – Будете пить как миленький.
– Я за подмогой, – направился к двери Исидор.
– Погодите, – слабо, но властно остановил его поручик. – Лучше помогите мне подняться.
Исидор подставил поручику свое плечо, а я поддержала его с другой стороны. Он покачнулся, но встал и теперь увидел тело Веллингтона.
– И кто же его?
– Мы с Эмилией, – хмуро пробормотала я.
Зимина резко качнуло в сторону.
– Так, значит, я обязан вам жизнью? Чем же я могу заплатить вам за эту услугу?
– Своей жизнью, конечно! – сказала я сердито, не обращая внимания на усмешку Исидора.
– В каком смысле... То есть вы хотите сказать...
– Подумать только, а граф Зотов характеризовал вас с самой хорошей стороны: талантливый, говорил, сотрудник, все схватывает на лету... Значит, вы меня не любите? И наверное, глупо, что я заговорила с вами об этом.
– Но, княжна, ваше сиятельство, как вы можете так говорить? Да я готов положить к вашим ногам все, что у меня есть...
– Кроме свободы, – досказала я за него.
– Не страшно жениться, страшно к попу приступиться! – хмыкнул он. – Вы правы, я всегда этого боялся.
– Вы слышите, Исидор! – вскричала я. – Что он такое говорит?!
– Слышу, ваше сиятельство. Мы с вами видим перед собой пример мужчины-холостяка, который ищет себе жену, дожив этак лет до сорока...
– Сколько же вам сейчас? – спросила я Зимина.
– Двадцать восемь, – признался он.
– Значит, еще двенадцать лет. Как раз тогда мне исполнится двадцать восемь лет... Ну что ж, как говорил мой папа, на нет и суда нет. Живите, Владимир Андреевич, радуйтесь жизни. Отпускаю вас с миром.
– А что же вы? – спросил он, с моей и Исидора помощью укладываясь на кровать.
– А я вернусь в Петербург богатой наследницей и отправлюсь на свой первый бал, где непременно меня кто-нибудь заметит, посватается...
Опять я про замужество! Неужели все девицы непременно о нем мечтают?
– Прошу прощения, поручик, у меня дела. Но я к вам кого-нибудь пришлю. Может, Алешу? Хороший паренек.
– Присылайте Алешу, – согласился Зимин.
Мы остались одни, а Эмилия, надо думать, вернулась на кухню. Может, готовить мне ромашковый чай?
– Спокойной ночи, Владимир Андреевич, светлых вам снов.
Я повернулась, чтобы уйти.
– Анна Михайловна! Аня, неужели вы вот так и уйдете?
– Вам что-нибудь нужно?
– Нужно. Чтобы вы поцеловали меня на сон грядущий.
– Поцеловала? – удивилась я. – Так, как ребенка целует няня? Но для того я лучше к вам Егоровну пришлю.
– Не надо Егоровну!.. Ну простите меня, я больше не буду!
– Что вы не будете? – строго спросила я.
– Вести себя как последний дурак.
– Ничего страшного, если хочется так себя вести, ведите.
