попыток не то что притронуться ко мне, но даже и заговорить.
Меня его молчание обидело почему-то еще больше, чем приставание. Неужели после десяти лет семейной жизни нам нечего друг другу сказать? А еще я почему-то чувствовала себя виноватой. Но в чем именно, не могла себе и представить.
Под утро я проснулась оттого, что где-то скулил щенок. Спросонья не сразу сообразила, что сплю в машине. Но тогда откуда щенок? Приблудился или его оставила какая-нибудь машина? Замерз, наверное. Или проголодался.
Почувствовав, что заснуть мне больше не удастся, я решила на него посмотреть. Вдруг малыша чем- нибудь придавило? Я осторожно села на спальнике, прикидывая, как бы мне слезть так, чтобы не разбудить Артема. Но он все равно проснулся, легко снял меня, поставил на землю и спросил:
– Проводить?
– Не надо. Я далеко не пойду.
Я пошла на звук, но оказалось, что это вовсе не щенок, а молоденькая девушка. Даже в сереющем полумраке раннего утра было видно, какая она грязная и неопрятная. Будто кукла Барби, которую вынули из мусорного контейнера. А запах немытого тела слышался уже на расстоянии трех шагов.
На вид ей казалось не больше шестнадцати. Откуда она взялась? И тут я вспомнила про плечевых, хотя нам были видны в свете костра лишь их силуэты. Наверное, девушка – одна из них?
– Что случилось, ты плачешь?
Она подняла на меня глаза, но не человека, а обиженного животного. Красивые, между прочим, глаза, хотя для человеческих в них недоставало разума. Скорее всего девочка обучалась в классе коррекции, как это теперь называется. Классы так классифицируют по причине обучения в них детей с замедленным психическим развитием.
Так вот откуда черпает себе кадры древнейшая профессия – жрицы любви, чье место на обочинах дорог. Или такая, как она, явление нетипичное? Приблудившегося щенка я бы погладила, но прикоснуться к этой девочке почему-то не поднималась рука. Неужели Белла Решетняк еще и брезгливо-жестокая?
Я все же заставила себя коснуться ее висящих как сосульки немытых волос, и плечевая, будто щенок, ткнулась мне в руку холодным носом. И эта замерзла. В одной-то майке и старых, стоптанных кроссовках.
– Меня Эдик ударил, – доверчиво пояснила она.
– За что?
– Ни за что. Он Лизу хотел, а она с Гошей пошла.
– Как тебя звать?
– Нонка. – Плечевая вздохнула со всхлипом. – Как же я с таким фонарем работать буду!
Действительно, правый глаз у нее припух и уже наливался синевой, а я не знала, плакать или смеяться. Думала, Нонка плачет от обиды, а она горевала, что пострадает «работа».
– Поднял руку на женщину – какая скотина! – вырвалось у меня.
– Я привыкла. – Нонка посмотрела на меня ясными наивными глазами. – Мне с шоферами нравится, а вот когда я столиком была...
– Кем? – изумилась я.
Плечевая посмотрела на меня как на неразумного ребенка. Может, она права, и я в свои тридцать лет должна понимать больше, чем понимаю. Может, плечевые – вовсе не женщины, а так, общедоступные существа? И оттого грязные...
– Столиком, – повторила она. – Это когда стоишь голая, на четвереньках, а на твоей спине играют в карты. Только плохо, шевелиться нельзя, за это наказывают. И все время мыться заставляют...
Скорее именно это не нравилось Нонке больше всего.
– Столикам хорошо платят, – продолжала рассуждать эта полуженщина-полудитя. – За вечер можно сто баксов заработать. Только трудно сдерживаться, когда по тебе бьют картами или прижигают сигаретами...
У меня по спине поползли мурашки. Захотелось тряхнуть головой, чтобы сбросить с себя наваждение: неужели я слушала ее и верила, что обнаженную женщину, стоящую на четвереньках между одетыми мужчинами, можно запросто прижигать сигаретой?
– Зачем? – должно быть, по-идиотски спросила я.
– Когда мужчины проигрывают, они сердятся очень, – терпеливо объяснила мне Нонка, и в голосе ее не было ни обиды, ни сожаления.
– Нонка! – требовательно позвал мужской голос.
Лицо плечевой прояснилось.
– Это Эдик, – сообщила она горделиво. – Я ему понравилась.
И убежала. А я вернулась в машину.
Артем тут же проснулся и привычно подсадил меня на спальное место.
– Поспи еще немного, скоро трогаться будем.
В голосе его прозвучала забота. Или это мне показалось. Я отметила промелькнувшую мысль, почти не останавливаясь на ней. Слишком многое случилось со мной за эти последние часы. Кое-что из случившегося еще предстояло осмыслить. Мне, маменькиной дочке Белле Решетняк.
Глава пятая
Моя мама, выказывая пренебрежение в адрес Артема как простого шофера, несмотря на откровенное свидетельство подруги Татьяны, все же продолжала считать, что мое высшее образование – лишь ее заслуга. На самом деле, не прояви в свое время мой муж твердость, прекрасная Белла осталась бы без высшего образования.
Тогда мне откровенно обрыдла учеба в университете, а тут еще родились наши дети-двойняшки, и я решила под сим благородным предлогом бросить надоевший вуз. Мужа я стала уверять в том, что это вовсе не мое призвание, а пристрастие к литературе кажущееся – так, всего лишь пара десятков плохоньких стишков.
Однако Артем меня не захотел и слушать, хотя я уже написала заявление об уходе и собиралась забрать документы. Муж пригрозил поколотить меня как следует, хотя он в принципе против избиения женщин.
В тот год он и сам собирался поступать в политехнический институт, но ради меня решил отказаться от сдачи экзаменов, потому что два студента в семье, где только что родилось двое детей, – это перебор.
Так он шутил. Мол, надо же кому-то зарабатывать деньги. И стал зарабатывать. Мы купили двухкомнатную кооперативную квартиру. Потом дачу. Потом машину. А потом мы начали потихоньку отдаляться друг от друга...
Хлопнула дверца машины, и веселый голос Саши ворвался в мои мысли, которые и так не давали мне уснуть.
– Просыпайтесь, сони, пора в дорогу!
– Что ты орешь? – одернул его Артем. – Белка спит. Или без нее мы с места не сдвинемся?
– Я думал, вы оба проснулись, – виновато понизил голос Саша.
Я свесила голову вниз:
– Не пинай друга, я уже не сплю.
Наконец-то мы уедем с этого места. Такое впечатление, что здесь осквернен сам воздух. А еще я подумала, что дорога – бесстрастная, одинаковая ко всем, куда безопаснее, чем такие вот стоянки.
Три фуры автохозяйства, будто три работящих, нагруженных поклажей слона, медленно выползли на шоссе.
Из-за края неба потихоньку появлялось солнце. Дорога теперь была сухой, только кое-где по обочинам еще блестели лужи. Похоже, и эту местность дожди не миновали.
Настроение у нас всех было под стать разгорающемуся новому дню. Свежий воздух равнины врывался в приоткрытое окно кабины. На волне «Русского радио» тезка нашего водителя уверял страну, что зараза – девушка его мечты – отказала ему два раза. Наш Саша, как всегда, отбивал такт песни на руле.
Такое благодушие и даже расслабленность царили в окружающей природе, что случившееся на дороге
