брэндам – костюмы Brioni хорошо сидят, значит, нужно один раз в году купить в
Лондоне и забыть, Chateau Margaux – да, хорошее вино, но, вообще-то, он не знаток. И даже то, что он Соне не изменял, раздражало. Это какая же у мужика должна быть фантастическая уверенность в себе, если он в мужской компании так прямо признаётся – столько-то лет живу и не изменяю… жена, говорит, у человека бывает одна, да он к тому же не по этой части… А по какой же он тогда части?!.
А по какой же он части, можно было прочитать в справочнике «Кто есть кто в Санкт-Петербурге».
«Кто есть кто в Санкт-Петербурге» содержит биографии наиболее известных петербуржцев, представляющих все основные сферы профессиональной деятельности: власть, науку, образование, культуру, бизнес и т. д. – так, во всяком случае, написано на обложке. А внутри были очень разные люди. Некоторые из них уже не петербуржцы, а москвичи, некоторые навсегда остались «кем-то» для всей страны, а кое-кто просто исчез, не только из справочника, а вообще из нормальной жизни. Что же касается Алексея Юрьевича Головина, то он собирался остаться в справочнике «Кто есть кто» надолго, навсегда.
На 26-й странице справочника «Кто есть кто» было написано вот что:
Головин Алексей Юрьевич.
Ректор Академии всеобщего образования.
Родился 1 января 1961 года в Ленинграде. Окончил Политехнический институт им. Калинина.
Доктор физико-математических наук.
Женат, имеет сына.
В справочнике «Кто есть кто» не было отмечено, что Алексей Юрьевич Головин был самым молодым ректором Санкт-Петербурга, самым молодым и самым модным, – любимцем питерского телевидения, желанным гостем на аналитических программах. Также не было отмечено, что Алексей Юрьевич был не просто ректором, а собственником, владельцем Академии всеобщего образования, в просторечии Всеобуча. Также не было отмечено, откуда у доктора физико-математических наук взялась эта самая Академия. Все же первое в городе крупное коммерческое учебное заведение – это не шесть соток в ближнем пригороде. Можно было бы застенчиво написать – «в 90-е годы занимался бизнесом», каким именно, неважно. Тем более, никакой страшной тайны здесь не было – Головин не торговал наркотиками или оружием, а продавал компьютеры и компьютерные программы и затем, вложив свои деньги и взяв банковский кредит, на пустом месте (буквально на пустом месте – на пустыре) создал Академию. Что же касается доходов, то всякий, кто умеет считать, может перемножить несколько тысяч обучающихся единиц на стоимость ежегодного обучения, вычесть сколько захочется на процесс обучения, пиар и продвижение брэнда и получить такую астрономическую сумму, что… ах!.. Ну, и хотя конечно же формально Академия Всеобуч принадлежала не одному Головину, в юридическом смысле он чувствовал себя абсолютно защищенным, – Алексей Юрьевич был исключительно осторожный человек.
Еще в справочнике «Кто есть кто» не было отмечено, что многие питерцы в Академию Всеобуч своих детей не отдавали, предпочитая прежние учебные заведения, и повышение престижа Академии было одной из самых важных задач Алексея Юрьевича. И лысина, которая появилась у Головина, едва он окончил Политехнический институт им. Калинина, и слегка оттопыренные уши тоже не были отмечены в «Кто есть кто», а ведь это ВАЖНО.
В женщине, которая вышла на перрон навстречу ректору Головину, никто не узнал бы ту, что три дня назад, запыхавшись, изо всех сил держалась за поручень, чтобы поезд не ушел без нее. Она больше не была «сучкой» и не была тоненькой сонной красавицей непонятного возраста, а вдруг на глазах стала старше, даже уголки губ слегка опустились, и, возможно, разговоры о пластике лица не показались бы уже такими смешными.
– Ну что скажешь в свое оправдание, путешественница? – суховато осведомился Алексей Юрьевич. Он слегка качнулся к жене, но не поцеловал. Не мальчишка же он – целоваться на вокзале. – Что это было?.. Остапа понесло?
Алексей Юрьевич любил «Двенадцать стульев» и часто цитировал, а Соня про себя раздражалась – ей это казалось пошлым.
– Левка… у Левки… – пролепетала Соня, как девочка, но Головин едва заметным движением бровей отмахнулся от Левки как от возможной темы для своего с Соней разговора, и она смешалась, замолчала… Предвкушала в дороге – сейчас приеду, ка-ак расскажу все, но это «все», что в поезде представлялось важным, оказалось совсем неважным. Действительно, не рассказывать же тут, на вокзале, про плачущего Олежку, про Левку с его любовницей и тоской?..
– Что не так? – спросил Алексей Юрьевич, поймав Со-нин внимательный взгляд.
– Все хорошо. – Соня поморщилась, и лицо у нее стало обиженное и удивленное, как у ребенка, который страстно хочет что-то, но почему-то не может это иметь.
Когда знаешь своего мужа с юности, то и такого, лысого и скучно-элегантного, все равно видишь мальчиком. А Соня всегда знала своего мужа не мальчиком, но мужем и сейчас вдруг подумала о нем как о постороннем, со смешком, – Головин похож на запертый на ключ, до блеска отполированный книжный шкафчик.
…А хорошо было бы бежать навстречу все равно кому по Летнему саду, и чтобы этот все равно кто был в черной кожаной куртке и ждал ее, раскинув руки, и чтобы с разбега упереться лицом в грудь, и чтобы вдохнуть запах кожи и еще чего-то неуловимого…
Ну, что не так? Уши, конечно. Анна приехала из Москвы и вдруг заметила уши Каренина. Уши у него были и прежде, просто она уже была влюблена.
…Вронский приехал вслед за Анной, подошел к ней на вокзале… Алексей Вронский за Анной приехал, а Алексей Князев за Соней нет, не приехал. Вронский был свободен, а у Князева операции – круговые подтяжки, липосакции, изменение формы груди… У современного человека нет времени на романы в формате Москва—Питер…
А если бы Вронский НЕ приехал за Анной, взял бы и затусо-вался в Москве, в полку, или у него были бы плановые операции? То НИЧЕГО бы и не было? Ни страсти, ни поезда, ничего?..
А про уши Соня, честное слово, не специально. У Головина же есть уши? Есть. Ну, оттопыренные слегка, и что же? Нормальные уши и нисколько ее не раздражают.
Но вот что странно – уши, но не Алексея Юрьевича, а заячьи уши сыграли значительную роль в Сониной жизни. Неприятную роль. Но человек может справиться с любыми ушами, даже с заячьими ушами своего детства.
О ВЛИЯНИИ ЗАЯЧЬИХ УШЕЙ НА ФОРМИРОВАНИЕЛИЧНОСТИ
Белая шапочка, сшитая из простыни, к которой неровным швом приметаны заячьи уши, довольно потертые, залежавшиеся между простынями в комоде Нины Андреевны, перешли к Соне по наследству.
Считается, что любая женщина – это результат ее отношений с матерью. Так это или нет, неизвестно, но история Сониной личности и даже история ее брака отчасти действительно была историей ее отношений с матерью.
Нина Андреевна сшила заячьи уши для Левки к елке в детском саду – это правда, от которой никуда не деться. А спустя годы уши перешли к Соне. Все девочки были снежинки в пенящихся марлевых или даже капроновых юбочках, а Соня в потертых ушах была зайчиком – как мальчик. Она со слезами на глазах рассказала длинное трогательное стихотворение и потом танцевала в потертых заячьих ушах, а Нина Андреевна горделиво поглядывала на других мам, – какая у ее Сони красивая душа. Но ведь уши тоже важны, а не только душа…
Соня и в дальнейшем была не чужда искусству, вернее, разным искусствам. Сначала она самостоятельно отправилась на прослушивание в соседнюю музыкальную школу.
Соня упоенно пела песенку про утенка и крякала для большей художественности образа: «Кря-кря, кря- кря…»
– Ты умница, но у тебя совсем, категорически нет слуха, – сказала молодая учительница и задумчиво добавила: – Кря-кря.
Затем Соня попыталась определить себя в балет. Па, которые она упоенно выделывала со счастливым лицом, заставили комиссию привстать, чтобы посмотреть повнимательнее, – это же чудо, как такая тоненькая девочка может быть такой потрясающе, невероятно неловкой?..
– Ты умница, но… – опять услышала Соня.
Она не сдалась и начала сочинять стихи. Послала стихи в журнал «Пионер» и в «Мурзилку», из
