— Мы еще увидимся?
— Конечно.
— Нет, — пояснила Генувейфа, — не скоро, а когда-нибудь потом, когда ты закончишь учиться и уедешь из Коммарши, — ведь тогда мы тоже увидимся?
— Не знаю, — честно признался Ренье, — как получится.
— Ты очень знатный, — произнесла Генувейфа задумчиво. — Если мне понадобится тебя найти, я ведь могу просто спросить у королевы.
— Так и сделай, — одобрил Ренье. — Ну, отдай мне мои покупки, и я пойду.
Глава семнадцатая
СОПЕРНИКИ
Эмери ждал брата с нетерпением: ему хотелось снова начать тренировки со шпагой. Нога все еще болела, но оставаться увечным Эмери не хотелось. Во всяком случае — пока.
В отличие от жизнерадостного младшего брата Эмери совершенно не боялся старости, которая когда- нибудь, в непредставимо отдаленном будущем, его настигнет, выбьет оружие из его руки и заменит шпагу тростью. Старость заставит кутаться в одеяла даже в теплый день, приучит непрерывно кашлять и ворчать. Все это было, по мнению Эмери, естественно и даже отчасти желанно.
Молодость накладывала на него особые обязательства. И как истинный аристократ, Эмери не был намерен отказываться от них.
— Где ты бродил так долго? — напустился он на младшего брата, когда тот вернулся.
— В разных местах, — сообщил Ренье. — По большей части на Старом рынке.
— Опять морочил голову тамошним девицам?
— Только одной, — уточнил Ренье. — Смотри, какая добыча!
Он предъявил брату узелок.
Эмери сморщил нос:
— Что это за хлам?
— Плащ гробовщика! Только что умершего гробовщика! Которому я сам, лично, заказывал гроб!
— Поразительно, — согласился Эмери. — Гроб для гробовщика. И всего этого добился мой родной брат!
— Ну, разве я не великий человек? — самодовольно осведомился Ренье.
— Величайший! — сказал Эмери. — Думаю, после Академии ты сразу займешь пост советника при ее величестве.
— По каким вопросам? — уточнил Ренье, величаво подняв голову и красуясь.
— Торговли или дипломатии, разумеется... Зависит от того, купил ты этот плащ или выклянчил. Кажется, дочка гробовщика к тебе благоволила?
Ренье сел, сразу стал серьезным.
— Она хорошая девушка, хоть и не вполне обычная. Ее зовут Генувейфа.
— Ты хочешь сказать — она не вполне нормальная, — поправил Эмери.
— Надеюсь, она не слишком ко мне привязалась, потому что я не смогу посещать ее часто, — добавил Ренье.
— Тебе вообще незачем посещать ее, — сказал Эмери. — Она привяжется к тебе, начнет от тебя зависеть, и тут ты — хлоп! — и уедешь.
— Конечно, ты прав. — Ренье вздохнул. И вдруг лицо его изменилось: — Главное-то не это! Угадай, кого я видел возле блошиного рынка?
Эмери невозмутимо ответил:
— Полагаю, пару блох, выставленных на продажу.
— Эгрея и Фейнне!
Старший брат сразу помрачнел.
— Они тебя заметили?
— Надеюсь, что нет. Я подослал к ним Генувейфу. Она подслушивала для меня все их разговоры.
— Мудрое решение.
— Ничего удивительного для того, кто станет дипломатическим советником при ее величестве, — напомнил Ренье. — Эгрей рассказывал Фейнне всякие небылицы. Дескать, привел ее в прекраснейшее место, расписывал несуществующие дворцы, которые их окружают, говорил о чудесных товарах, которые можно купить на здешнем рынке. Кувшины, поющие женскими голосами, еще какие-то дива...
Эмери молчал. Ренье видел, что брату неприятно слышать все это. Как будто речь шла о чем-то непристойном.
Наконец Эмери тихо попросил:
— Перестань, ладно?
— Ладно, — тотчас согласился Ренье. — Я и сам не в восторге от происходящего. Но вот чего я никак не пойму: откуда в Эгрее столько поэтичности? Я никогда не предполагал, что он способен изобрести такие красивые вещи.
Эмери молчал.
Ренье выдержал долгую паузу и осторожно добавил:
— А вдруг мы его недооцениваем? Что, если он и в самом деле влюблен в Фейнне? Влюблен по- настоящему, от всей души?
Эмери поморщился.
— Да что ты говоришь? Представь себе для начала душу Эгрея — и ты получишь полную картину того, как он умеет любить от всей души.
— Он говорил о жемчужинах, в которых навечно замерло отражение красавицы... — сказал Ренье. — Если человек способен придумывать такое...
— Да ничего он не способен! — сказал Эмери с досадой. — Я сейчас вспомнил, где слышал все эти красивости прежде. Это ранние стихи Пиндара в вольном прозаическом пересказе. У Эгрея нет ничего своего, запомни. Даже если тебе будет казаться, что он сочинил нечто или нашел некий выход, всегда знай: это краденое.
— Ты не слишком суров к нему? — спросил Ренье.
Вместо ответа Эмери фыркнул.
— Мой мальчик, я пожил достаточно, чтобы узнать свет и людей.
— О, — протянул Ренье. — Тогда конечно.
— Лучше скажи мне, как она... как Фейнне — она увлеклась им?
— Мне так не показалось, — ответил Ренье, припоминая то, что успел увидеть из переулка. — Она внимательно слушала, когда он рассказывал ей небылицы, но не более того.
— Может быть, имеет смысл открыть все Элизахару?
— Нет, — сказал Ренье.
Подумав, Эмери вздохнул.
— Конечно, ты прав. Чем меньше людей об этом знает, тем лучше. Будем доверять здравому смыслу Фейнне.
— А в крайнем случае перережем Эгрею горло, — добавил Ренье и снял со стены шпагу. — Кажется, ты ждал меня, чтобы пофехтовать?
Магистр Даланн вызвала к себе Софену на второй день после их памятного разговора. Девушка явилась, настороженная и готовая ко всему. Она, правда, плохо представляла себе, чем именно может обернуться это «все», но держалась так, словно в точности знала, за какими именно шторами прячутся наемные убийцы.
Магистр читала какой-то пухлый том и время от времени делала в нем пометки ярко-синими чернилами. Услышав шаги девушки, Даланн подняла голову.
Уродливая голова карлицы, упиравшейся подбородком в огромную книгу, выглядела так, словно была отделена от туловища и лежала на столе сама по себе. На мгновение Софене почудилось, что так оно и есть, но тут губы Даланн раскрылись и знакомый голос произнес:
— Итак, дорогая, хочу поделиться с вами одной любопытной новостью. Только для вас — и исключительно ради наших с вами... э... новых отношений.
