— Надолго ли? — не соглашалась Аббана.
— Зависит от того, чего оба ждут от этого союза.
— А чего могут ждать от союза две одинокие, никем не понятые, отверженные и мятежные души? — сказала девушка.
— По-моему, — вмешался Гальен, — сейчас нам следует разработать правила проведения поединка. Не так ли, дорогая Аббана?
Она кивнула, прикусив губу.
Эмери сказал:
— Для начала уясним вот какой вопрос. Является ли данный поединок обычной студенческой дуэлью?
— Что значит — «обычная студенческая дуэль»? — уточнила Аббана.
— Когда поводом для поединка являются разногласия в том или ином академическом вопросе. Обычно разрешается бескровно, хотя бывали случаи...
— Откуда ты все знаешь, Эмери? — не выдержал Гальен.
— Я читаю книги, — сказал Эмери. — Посещаю библиотеку. В ней можно обнаружить немало поучительного. Советую как-нибудь заглянуть.
— Хватит! — Гальен сдался. — С тобой иногда бывает невозможно спорить.
— Благодарю. — Эмери чуть поклонился. — Итак, если дуэль студенческая, то ее правила более строги, а исход — скажем так — желателен.
— То есть без смертоубийства? — уточнил Гальен.
— Выражаясь точнее, без взаимной ненависти.
— А если дуэль настоящая? — спросила Аббана.
— Мы не разобрались еще с первым вопросом, — напомнил Эмери. — Формально ссора произошла из- за различного понимания сущности поэзии. Вопрос достаточно академический.
— Я бы не сказала, что обошлось без ненависти, — возразила Аббана. — По-моему, они друг друга по- настоящему ненавидят.
— Что удивительно, — добавил Гальен. — До сих пор они умело скрывали свои чувства.
— Ничего удивительного, — заявил Эмери. — Они редко встречались. Их ненависти негде было развиваться.
— Если этот всезнайка не замолчит, — обратилась Аббана к Гальену, — я сама вызову его на поединок.
— Ты ведь не убьешь хромого калеку? — жалобным тоном спросил Эмери.
Никто не рассмеялся.
— Что ты предлагаешь? — спросил наконец Гальен приятеля.
— Предлагаю позвать того, кто знает все академические традиции. Хессицион, Хессицион, Хессицион!
— Что ты дела... — начала было Аббана.
Эмери махнул рукой.
— Поздно. Я уже произнес его имя трижды. Подождем.
— Ты веришь в то, что старика можно вызвать из его берлоги таким странным способом?
— Во всяком случае, прецеденты были.
Они уселись на опустевшую скамью. Маргофрон попробовал было пристроиться к компании и рассказать какой-то важный случай из своей жизни, но был изгнан раздосадованной Аббаной.
Прошло несколько минут.
— А Хессициона нет как нет, — заметил Гальен.
— Тс-с! — остановил его Эмери. — Не называй его в четвертый раз. Кто знает, к каким это может привести последствиям. Трижды — вполне достаточно.
— Но где он? — не унимался Гальен.
— Подождем еще немного.
— Интересно, — заговорила Аббана, — кто он такой на самом деле? Просто свихнувшийся профессор, автор ученых трудов по оптике? Кстати, этих трудов никто никогда не видел.
— Это потому, что я — практик, — послышался шамкающий голос.
Все трое дружно подскочили на скамье, как будто их укололи сзади. Там, где несколько мгновений назад никого не было, сидел старикашка в живописных лохмотьях и трясся от смеха. Каждый лоскуток на его тощем теле так и ходил ходуном.
Первым опомнился Эмери.
— Позвольте заметить, никакой вы не практик, — сказал молодой человек. — Вы самый настоящий теоретик. Например, это вы выдвинули гипотезу о том, что незрячий человек способен летать. Что для полетов совершенно необязательно воспринимать лучи Ассэ и Стексэ визуально, достаточно обладать тактильной чувствительностью.
— Я? — Старичок почесал голову. — Я разработал теорию? Вы, должно быть, шутите! Что-то не упомню я такой гипотезы...
— Тем не менее вы рассчитали такую возможность и недавно мы провели эксперимент, который убедительно доказал вашу правоту.
— Я — теоретик? Не может такого быть! — Хессицион не мог прийти в себя от изумления. — Впервые слышу. Я всегда был замшелым, суровым практиком. За это меня не любили коллеги в ученых сферах. Но о гонениях на меня — после. Чем это вы здесь занимаетесь, бездельники? Вам надлежит находиться на лекции и внимать каждому изрекаемому слову! Я — теоретик? Вздор! Чушь! Изумительная белиберда!
— Нам требовалась ваша консультация по одному чисто практическому вопросу, — сказала Аббана.
— Женщина в Академии? — Хессицион схватился за голову. — Теперь понятно, откуда взялась и как распространилась клевета на меня. Ваше зловредное племя нельзя подпускать к чистой науке! Вы в состоянии загасить самый яркий пламень знания! От звука женского голоса рассыплется любая, самая удачная формула!
— Почему? — спросила Аббана, стараясь не обижаться.
Старичок прищурил подслеповатые глаза.
— Да потому, — ехидно сказал он, — что любой длинномерный предмет вы принимаете за бусы и начинаете теребить... Я, как чистый теоретик, никогда не допускал, чтобы грязные руки экспериментаторов марали мои изящные, мои стройные, мои стерильные формулы... Ясно вам?
— Нас как раз интересует одна формула, — сказал Гальен.
— Говорите, — позволил старичок, забирая в кулак свою жиденькую бородку. — Я полностью внимание, коллега.
— Это вопрос о дуэли, — начал Гальен. — Существуют давние традиции студенческих поединков. Тема спора была достаточно абстрактной: о сущности поэзии.
— Поэзия! — Хессицион сморщился. — Я бы не дуэль из-за нее проводил. Я бы просто расстреливал всех участников подобных диспутов. Всех, без разбора. Или вешал. — Он задумался, поглядел на небо. — Вешал? — вопросил он самого себя. — М-да. А вы как считаете? — обратился он к Гальену.
— Я считаю, коллега, — сказал Гальен, — что необходимо провести дуэль по всем правилам.
— А, ну да, конечно... Правила. Когда я был молод, я участвовал в семи или восьми дуэлях.
— И как? — поинтересовался Эмери.
— Как? — Старичок меленько засмеялся. — Убил всех восьмерых! Как бы иначе я избавился от своих оппонентов и стал выдающимся светилом науки?
— Вы нам поможете? — спросил Гальен.
— Разумеется! — Хессицион радостно потер сухие ладошки. — Разумеется, помогу. Нужно поощрять естественный отбор среди молодежи. По мне так, чем больше безмозглых школяров перебьют друг друга, тем лучше. Студенты только мешают развитию науки. Приходится их учить, что-то им объяснять, вбивать разные науки в их тупые головы... И спрашивается, для чего? Чтобы потом они остаток жизни управляли поместьем какого-нибудь тупого барона, который целыми днями пропадает на охоте и топчет овес своих крестьян...
Он вскочил и начал бегать взад-вперед, время от времени наскакивая на кресло магистра Даланн, —
