полагают, будто могут сдать предмет исключительно путем демонстрации своих прелестей. Так вот, я — абсолютно равнодушен к любым прелестям!
Она с трудом сдерживала слезы. Ренье между тем ораторствовал:
— После того как самка отвечает на ухаживания самца благосклонно, наступает самый акт соития. Результатом этого акта обычно и становится беременность, которая длится от двух месяцев у морской свинки до года — у слонихи. Вы, сударыня, находитесь на расстоянии трех пятых от морской свинки и одной пятой — от слонихи. Ну, приблизительно. Чуть позже можно будет рассчитать точнее. Словом, у тебя, Эйле, будет ребенок от Талиессина.
Она разрыдалась. Для Ренье это оказалось полной неожиданностью. Он схватил ее в охапку, усадил к себе на колени, как маленькую девочку, и начал вытирать ей лицо рукавом.
— Не реви, — попросил он нервно. — У меня от женских слез делаются мурашки.
— Я думала... — прошептала девушка и замолчала.
Ренье чуть встряхнул ее.
— Говори. Не бойся — я не стану смеяться. И никому не скажу.
— Я думала, такое бывает, только когда хочешь ребенка. А если еще не решила, хочется тебе детей или нет, то ничего и не случится, — прошептала она.
— Несомненно, тебе хотелось этого ребенка, — со всей серьезностью отозвался Ренье. — Ведь это будет дитя самого Талиессина!
— Я не знаю... — Она протяжно вздохнула. — Не знаю. Я люблю его.
— Это первый шаг к желанию родить ребенка.
— Вы уверены, мой господин, что ребенок родится... нормальный?
— Я не видел ни одного ребенка, моя госпожа, о котором можно было бы сказать, что он совершенно нормальный.
— Вы смеетесь! — Эйле всхлипнула. — Вы все смеетесь надо мной.
— Прости. Я больше не буду. Просто мне не вполне понятен смысл твоего вопроса, Эйле. Что тебя тревожит? Ты — здоровая молодая женщина. Вряд ли рождение ребенка причинит тебе много хлопот. К тому же Талиессин найдет для тебя хорошую няньку, кормилицу, служанку — кого захочешь.
— Я не глухая, и глаза у меня тоже есть, — сказала Эйле горько. — Всего наслушалась. О Талиессине говорят, будто он не человек вовсе. И не эльф. Так, чудище.
— Эйле, Эйле. Ты ведь видела его без одежды, ты ложилась с ним в постель — как ты можешь верить досужей болтовне? Вот лично я его голым не видел — но я не верю.
Эйле вдруг улыбнулась.
— Как я вам благодарна!
Ренье легонько поцеловал ее в макушку и спустил с колен.
— Иди, расскажи ему обо всем. Попроси, чтобы он снял тебе дом в городе. С прислугой, мужской и женской. Уединенный, с хорошей тяжелой дверью. И учти: ты теперь — важная персона, мать бастарда.
— Я — мать ублюдка, — горько сказала Эйле.
— Ублюдки нарождаются только у плохих людей, Эйле. А хорошие производят на свет бастардов.
— И какая же разница?
— Разница — та, что у бастардов обычно имеются права. В отличие от ублюдков, — сказал Ренье. — Уж поверь мне, Эйле, в этом вопросе я знаток. Если у принца не будет законных детей — или если с законными детьми что-нибудь случится, у него всегда останется бастард. Постарайся воспитать ребенка в преданности отцу и другим братьям. Пусть не держит на отца зла, когда Талиессин возьмет себе жену.
— Этого я тоже боюсь, — сказала Эйле.
— Он не может жениться на тебе. Только не он, — сказал Ренье. — Еще два поколения назад эльфийский король имел право заключить брачный союз с любой приглянувшейся ему женщиной. Талиессин — последний. Не слишком счастливая судьба, но тут уж ничего не поделаешь. Если он не найдет для себя эльфийку, династия прервется.
— Он говорил об этом... Я и сама не хочу. Какая из меня королева?
— Всему можно научиться. Даже тому, чтобы быть королевой. Но ты останешься королевской любовницей.
— Я боюсь, что, узнав о ребенке, он решится пренебречь законом, — прошептала Эйле.
— Талиессин влюблен, но достаточно разумен и знает, что такое ответственность. Откройся ему. Он — такой же хороший друг, как и я, Эйле.
Эйле застенчиво посмотрела на Ренье и вдруг попросила:
— Можно, я здесь поплачу? Мне очень хочется, а во дворце — никак.
— Ладно, реви, — милостиво позволил Ренье. — Позовешь меня, когда закончишь. Я научу тебя замазывать следы дурного настроения. У меня и пудра есть — с карнавала осталась.
Ребенок, мальчик, родился в доме за четвертой стеной, который специально был нанят для Эйле. Там имелось все желаемое: и тяжелая дверь, и крепкий замок, и немногословные слуги, муж и жена: он охранял дом, она ухаживала за матерью и младенцем.
Талиессин пришел на второй день после знаменательного события: прежде его не было в столице. Эйле встретила его очень важная. Глядя на нее, Талиессин расхохотался:
— Что с тобой?
— Я теперь важная особа, — пояснила она. — Мать бастарда.
Он сморщился.
— Ну что ты говоришь, какого бастарда...
— Такого. — Она улыбнулась. — Ужасно хорошенького. Он такой толстый!
— Толстый? — Талиессин озадаченно поднял брови. В его представлении «толстый» и «хорошенький» совершенно не вязались между собой. — Я могу на это посмотреть?
— Конечно! Горэм сейчас его принесет.
— Ты наняла кормилицу?
— Нет, я хочу кормить его сама. Это очень смешно!
— Что — смешно? — не понял Талиессин.
— Как он разевает рот и начинает чавкать, — пояснила молодая женщина.
— Есть вещи, которых я никогда не пойму, — сказал Талиессин.
— Лично мне жаль мужчин, — заявила Эйле, — они лишены слишком многого.
Явилась Горэм с огромным свертком на руках. В море кружев и лент угадывалась толстощекая физиономия с широко распахнутыми мутными глазами.
Талиессин смотрел на это маленькое существо, застыв и плотно сжав губы. Его лицо делалось все более испуганным, так что в конце концов на нем появилось выражение настоящего ужаса.
Эйле тихонько взяла его под руку.
— Что с вами, мой господин?
— Это — мой ребенок? — прошептал он.
— Да.
— Ты родила от меня такого ребенка?
— Ну конечно! Вы же не предполагаете, будто у меня могло быть дитя от кого-то другого?
Но он не слушал, и попытка Эйле обидеться пропала втуне.
— Я хочу, чтобы его раздели!
Горэм глянула на Эйле: служанка принадлежала возлюбленной принца, но не самому принцу, и ей требовалось подтверждение со стороны хозяйки.
— Выполняй пожелание его высочества! — велела Эйле. Будь Талиессин менее взволнован, он мог бы отметить в тоне девушки новые нотки, повелительные. Но он ничего сейчас не замечал, кроме младенца.
Мальчика уложили на стол, отодвинув в сторону закуски, всегда готовые к услугам хозяев и гостей дома, и принялись снимать с него покрывала, одеяла, ленточки и пеленки. Ребенок совершенно не капризничал при этом. Напротив, он выглядел ужасно довольным и, едва освободилась пухленькая ручка, принялся рассматривать ее и совать себе в рот.
