— Пятнадцать.
— Двадцать золотых — и лодка берет вас и ваши тюки. Завтра будете в Мизене.
Одгар задумался. С ним отправились еще четверо — его обычные помощники в подобных путешествиях. Их придется оставить в ожидании, пока река перестанет дурить и утихомирится, а паромщик придет в себя и отвезет людей. Разумеется, Одгар даст им денег. Да и за лошадьми должен кто-то приглядывать.
Шерсть больше ждать не может. Хоть мешки и обработаны водонепроницаемым составом — почти таким же, как плащ незнакомца, — но вода рано или поздно просочится сквозь покрытие. Оказавшись на мизенском берегу реки Или, Одгар наймет телегу и доберется до мануфактуры меньше чем за пару дней.
И он согласился.
Разумеется, сохранить дело в тайне от остальных путников не удалось: едва люди увидели, что один из их собратьев по несчастью перетаскивает свой груз куда-то выше по течению, как десятки разъяренных мужчин и женщин устремились следом. Лодочник предвидел подобный поворот событий и принял меры: человек шесть его товарищей, вооруженных кольями, окружили телегу Одгара и принялись отгонять наседающих людей. Со всех сторон к Одгару тянулись руки, ему кричали: «Почему ты? Всегда богатеям дорога, а как же мы? Возьми меня с собой!»
— Можно подумать, на том берегу их ожидает какая-то новая жизнь, — хмыкнул лодочник, обращаясь к Одгару.
Тот отмолчался. Он знал, что многие из тех, кого непогода застигла у переправы, уже начинают голодать. Иные повернули назад, но большинство упорно сидели на берегу в ожидании перемен к лучшему. Крестьяне заламывали огромные цены на продукты. В ближайшей деревне поймали вора, набивавшего мешок съестным, и жестоко избили, хотя он клялся, что берет для больной сестры. Ни в какую сестру хозяева припасов, естественно, не поверили.
Что ж, каждый устраивается как может. Одгар с остервенением оттолкнул какого-то особенно напористого мужичка, который бежал за телегой и уже ухватился за бортик, намереваясь вскочить на нее. Мужичок упал и остался лежать на раскисшей дороге, глядя вслед Одгару полными ненависти глазами.
«Удивительно быстро мы звереем, — подумал Одгар с запоздалым раскаянием. — И все ради чего? Не жизнь ведь здесь решается...»
Лодка ждала на берегу под охраной двух конных копейщиков. Большая посудина, обшитая серым тесом, она почти сливалась с водой: рассеянный свет скользил по бортам, по воде, по смятой траве на берегу, сливая их в единое пятно. Если долго рассматривать картину, пытаясь выделить ее составляющие — лодку, пучки травы, комья мокрого песка, вздутые животы волн, — то в глазах начнет рябить, а в глубине зрачков зародится боль.
Одгару бы задуматься, откуда здесь взялись все эти копейщики и где они так хорошо изучили свое ремесло, но он был слишком заворожен возможностью скоро очутиться на противоположном берегу и благополучно завершить начатое дело. Последние преследователи отстали, едва завидели конников.
Одгар слез с телеги, и лодочник распорядился, чтобы копейщики помогли ему погрузить тюки. Сам он забрался в лодку и сел у руля; трое устроились на веслах. Лодочник подал руку Одгару и помог ему устроиться среди тюков.
— Не слишком удобно, но это ненадолго, — проговорил лодочник, усмехаясь.
Лодка сразу вышла на середину реки, и теперь Одгар чувствовал себя в полной власти стихии. Может быть, впервые в жизни он понял, в каком мире живет его дочь: в мире полного подчинения другим людям. Ничто не зависело больше от владельца мануфактуры: ни река, ни лодка, ни дождь, ни его спутники не станут слушаться его.
Низко плыло небо, и непрерывный дождь приближал его, казалось, с каждым мгновением, так что Одгар поневоле вжимал голову в плечи. Беловатое брюхо облаков шевелилось, как расчесанная шерсть; чуть выше тянулась плотная громада влаги.
Лодка шла низко в воде; волны плескали в борта, но внутрь не проникали. Гребцы напрягались на веслах. Лодку сносило по течению, однако она упорно пробивалась к берегу. Миновали лагерь и паром; оттуда что-то кричали и размахивали руками, но ветер относил голоса еще дальше, туда, где они будут растрачены бесследно, так и не достигнув ничьего слуха.
В толще воды дремали и охотились неведомые чуда; Одгару жутко было думать о них. Странно, какой хрупкой оказалась деревянная скорлупка — ведь на берегу она производила впечатление полной надежности. Каждое мгновение Одгар ожидал, что лодка осядет еще глубже и медленно погрузится на дно, и мимо его лица проплывут синеватые водоросли с длинными листьями, а затем — золотые монеты рыб и у самого дна — розоватые щупальца и круглая пасть с мириадами крохотных, острых зубов.
Но ничего подобного не происходило. Лодка по-прежнему вгрызалась в воду носом, и противоположный берег вдруг сделался ясно различим даже сквозь пелену дождя и тумана: они были близки к цели!
Неожиданно гребцы опустили весла. Одгар недоумевающе глянул на них. Лодочник улыбался, крепко держа руль.
— Раздевайся! — сказал он Одгару.
— Что?
— Тебе помогут. Раздевайся!
Один из гребцов, сидевший ближе других, приподнялся и взял Одгара за плечо, другой начал расстегивать на нем куртку и пояс.
— Что вы делаете?
— В одежде неудобно плавать...
Он пробовал отбиваться, но лодка качалась, а лодочник, чье лицо постоянно маячило перед глазами Одгара, все улыбался и улыбался.
— Ты ведь не хочешь получить по голове? Будешь без сознания — утонешь сразу, а в воде столько всего интересного! Неужели ты не хочешь увидеть?
И Одгар послушно подумал о синих водорослях и золотых монетках рыб...
Вода оказалась холоднее, чем он предполагал. Он вынырнул и увидел, что лодка ушла очень далеко: в прыгающих волнах едва-едва мелькала корма. И берег, казавшийся близким, когда Одгар сидел в лодке, снова отодвинулся и сделался недостижимым.
Отец Фейнне не сдавался. Некоторое время он боролся с течением, а затем его настигло бревно, плывшее куда-то своей дорогой, и Одгар схватился за него. Река понесла его дальше, то захлестывая с головой, то подбрасывая на гребне.
Затем Или разделилась на два рукава, и берег снова приблизился. В какое-то мгновение Одгар заметил силуэт всадника, но затем он снова погрузился в воду, а когда вынырнул, всадника уже не было. Спустя короткое время, однако, он обнаружил в воде лошадиную голову с вытаращенными глазами и раздутыми ноздрями. Рядом с лошадиной головой плыла человеческая, и сиплый голос выкрикнул:
— Держись!
Одгар едва не рассмеялся: а чем еще он здесь занимается? Лошадь подплыла ближе; всадник, хватавшийся за ее гриву, протянул руку Одгару. Он с трудом разжал окоченевшие пальцы. Бревно, освободившись от своей ноши, качнулось на волнах — как почудилось Одгару, весело — и скрылось из виду.
Прикосновение теплой руки незнакомца оказалось для Одгара целительным. Лошадь фыркала и трясла головой, грива ее полоскалась в воде.
На берег они выбрались, едва дыша. Незнакомец отплевывался и сердито обтирал ладонями лицо и волосы. Одгар, совершенно раздетый, просто лежал на берегу. Песок под ним раскачивался, капли дождя представлялись Одгару менее мокрыми, нежели волны, и куда более теплыми. Он поднялся на четвереньки и обнаружил, что его тошнит.
Видимо, незнакомец догадался об этом, потому что со стоном выругался и отошел в сторону, крикнув:
— Когда будешь в норме — приходи!
Одгару понадобилось немало времени для этого. Во всяком случае, достаточно, чтобы незнакомец успел разложить костер и устроиться с некоторыми удобствами. Правда, еды у него не имелось. Как он разжег огонь при такой погоде — также оставалось загадкой, пока незнакомец не смилостивился и не показал
