Меньше всего они ожидали встретить здесь знакомых и потому не сразу даже узнали тех двоих, что непринужденно болтали друг с другом, стоя посреди двора.
Внезапно Гальен подтолкнул подругу:
— Взгляни-ка получше на тех двоих! Не помнишь их, Аббана?
Девушка еще раз посмотрела на парочку. Нечто знакомое — давно забытое, невозможное, неосуществившееся — коснулось ее души. И каким бы невесомым ни было это касание, оно причинило боль.
— Да, мы встречались... в Изиохоне! — выговорила она.
— По-моему, это они, — продолжал Гальен. — Не помню их имен...
— Артисты. Танцовщики. — Аббана вдруг засмеялась. — Всего лишь танцовщики!
Всего лишь.
Между тем как Аббана — сержант армии Ларренса. Женщина, которая не боится смерти: готовая и убить, и умереть в любой момент. Когда-то, в Изиохоне, они осмелились посмеяться над ней и Гальеном, сочтя их недостаточно хорошими для своего общества. Теперь роли поменялись. В конце концов, кто такие эти два комедианта? Всего лишь наемные фигляры, призванные развлекать хозяев разными трюками, вроде хождения на руках. Незавидная участь! Им даже отказано в праве сидеть за господским столом — трапезу им принесут позже, прямо в каморку, которую его сиятельство выделил для актеров где-нибудь в казематах.
Заранее улыбаясь, Аббана приблизилась к Ингалоре с Софиром. Гальен следовал за подругой, небрежно насвистывая.
— Какая неожиданность! — молвила Аббана, окидывая взглядом Ингалору.
Танцовщица была одета для выступления: в атласном трико и очень короткой юбке из двух десятков разноцветных шелковых лепестков. Волосы актрисы были распущены и прихвачены у висков желтыми лентами. Мягкие туфельки, оплетенные тесьмой, обрисовывали ступню и завершались тесными серебряными браслетами с бубенцами.
Софир стоял рядом, в просторном плаще с рукавами, который скрывал почти всю фигуру юноши. Видны были только его туфли, такие же, как у Ингалоры.
Ингалора медленно подняла ногу, согнув ее в колене, взялась за щиколотку и выпрямила ногу так, что ступня оказалась над головой девушки, а бубенцы зазвенели. Она принялась сгибать и разгибать пальцы.
— Что ты имеешь в виду? — осведомилась танцовщица у Аббаны. — Какая неожиданность?
— Наша встреча.
Аббана чуть повела прямыми плечами.
Ингалора с интересом посмотрела на нее, потом повернулась к Софиру:
— Ты что-нибудь понимаешь, Софир?
— Эта женщина пристает к тебе? — осведомился он.
— Кажется, да...
— Я тебе не защитник, — сообщил Софир, плотнее запахиваясь в свой плащ. — Я боюсь женщин.
Ингалора опустила ногу и растопырила пальцы, «пугая» собеседника.
Он отшатнулся.
— Перестань! — вскрикнул он. — Ненавижу, когда ты так делаешь!
Аббана сказала:
— Мы встречались в Изиохоне. В «Тигровой крысе». Давно.
Ингалора изогнула бровь.
— Давно? Голубушка, да я живу-то совсем недавно...
Гальен подошел к подруге, приобнял Аббану за плечо.
— Давно — понятие относительное, — миролюбиво вмешался он. Ему — не без оснований — показалось, что Аббана сейчас устроит неприятную сцену. — Она хотела сказать, что это было до того, как мы поступили в армию.
— Ну, — молвила Ингалора, — вот еще одна бесполезная история.
Аббана вспыхнула:
— Что ты имеешь в виду?
Ингалора поднялась на пальцы и принялась вертеться. Её юбка развевалась, открывая целиком длинные стройные ноги. В те мгновения, когда лицо Ингалоры оборачивалось к Аббане, танцовщица отрывисто произносила:
— Любая! История! Из которой! Нельзя! Сделать! Балет! Или балладу!
Она остановилась, выгнулась и встала «мостом», а затем, прыжком перевернувшись, подняла вверх ноги. Юбка упала девушке на лицо, в просвет между шелковыми «лепестками» выглянули лукавый глаз и половинка рта.
— А чья-то вербовка в армию, — проговорила половина рта, — не может послужить темой для баллады!
— Однако балетик можно бы сотворить, — вмешался Софир. — Смотри...
Он прошелся, подбоченясь и широко расставляя ноги: такая походка утрированно копировала манеру старого вояки в традиционном фарсе. Затем остановился, подкрутил воображаемые усы. Ингалора вскочила на ноги и робко приблизилась к «старому вояке». Софир важно поманил ее рукой. Растерянно оглядываясь и приседая, Ингалора приблизилась к нему. Софир постучал кулаком себя по ладони. Ингалора в ответ хлопнула ладонью по груди и выпрямилась. Затем, взявшись за руки, они исполнили несколько па из воинственного танца, искажая движения нарочитой нелепостью.
Затем Софир остановился и отер лоб рукавом.
— Мне не нравится, — сообщил он. — Здесь нет сюжета. В балете необходим сюжет.
— Ты полагаешь? — живо осведомилась Ингалора.
— Разумеется. С другой стороны, многое зависит от публики.
Софир неожиданно обратился к обоим сержантам:
— Как вы полагаете, можем мы показать этот балет нынче вечером, во время большого пиршества?
— Это не балет, — процедила Аббана. — Это грубый фарс. Думаете, мы такие уж невежды? Думаете, одни вы что-то смыслите в искусстве? Мы, между прочим, проходили курс эстетики!
Софир нахмурил брови, словно силясь сообразить о чем идет речь.
— Вы проходили курсом эстетики? И кто прокладывал вам этот курс?
— Мы обучались в Академии, — объяснил Гальен. — Там действительно преподавали науку о прекрасном.
— О! — обрадовалась Ингалора. — Вам рассказывали о прекрасном?
— Да, и мы даже сдавали зачеты и экзамены...
Софир решительно подошел к ним и обнял их за плечи, чуть сжал, после чего выпустил и с чувством произнес:
— От души надеюсь, что это поможет вам в вашей военной карьере! Идем, Ингалора. Мне не нравится, как ты выходишь в последнем диалоге...
И, схватив ее за руку, убежал вместе с девушкой. Гальен и Аббана смотрели им вслед: легкие, в развевающихся одеждах, они мчались через двор в своих мягких балетных туфлях, и волосы развевались у них за спиной.
Затем лицо Аббаны искривилось.
— Никогда, — прошептала она, — никогда не забуду, никогда не прощу!
«Кто? — напряженно думала Ингалора. — Который из них?»
Она стояла на свободном пространстве, ограниченном длинным прямоугольником накрытых столов. Яства громоздились повсюду: на серебряных блюдах отправились в последнее плавание печеные утки; глубокие фаянсовые тарелки, расписанные «речными мотивами» — осокой и лягушками, что прячутся под причудливой старой корягой, — были наполнены тушеными овощами, свежими фруктами, острыми приправами.
Через каждые два блюда стоял большой, пузатый кувшин, наполненный вином. Его сиятельство
