небольшого костра, где сидел молодой человек, погруженный в печаль.
Бальян думал о гномской даме, с которой его связывала истинная дружба. По правде говоря, Даланн была самой давней из его друзей. И вот она ушла. Стала глыбой родонита. С годами ее черты изгладятся из камня, и кто-нибудь отыщет розовый полупрозрачный самоцвет без единой темной жилки и наделает из него женских украшений. И магистр Даланн, которая в мире людей считалась безобразной, будет – в том же мире людей – подчеркивать женскую красоту.
– «Зрячие скалы», – пробормотал Бальян. – Повсюду – плоть умерших гномов. Наше отношение к камням как к неживой материи по меньшей мере кощунственно. Нужен особый дар, чтобы ощущать эту одушевленность. Вот еще один признак ущербности человеческой природы. Мы этого не чувствуем. В лучшем случае просто знаем об этом. Знаем, но не чувствуем.
Он коснулся ладонью камня, на котором сидел, и попытался представить себе того гнома, который был этой плотью столетия назад. Борода, блестящие любопытные глаза, длинные мускулистые руки с широченными, как лопаты, ладонями.
«Ты стоишь на базальте», – сказала Бальяну перед смертью Даланн.
Базальт. Самая твердая порода из всех, что извергает вулкан. Вот такое определение она отнесла к первому сыну Вейенто.
Аваскейн – последний сын. Хрупкий и изысканный. Соотносится с вулканическим стеклом – первым, что исходит из чрева разъяренной земли.
Любопытная мысль…
– Помогите!
Крик вырвал Бальяна из задумчивости. Он вскочил, схватился за кинжал. Огляделся по сторонам. Кричали откуда-то снизу, но голос и топот ног быстро приближались: некто торопливо поднимался по склону.
Юноша только теперь обратил внимание на то, что начинает темнеть. Пока он сидел у костра, грустно и сосредоточенно размышляя о смерти Даланн, солнце почти совершенно опустилось к горизонту.
На полянку перед Бальяном выскочил человек. Глаза его безумно блуждали, одежда на нем была порвана и кое-где испачкана темными пятнами – была то грязь или кровь, Бальян не понял.
– Вы человек! – взвизгнул растерзанный незнакомец и бросился к Бальяну. – Помогите! Спасите меня!
– Сядьте здесь, – резко приказал Бальян. – Сядьте и замолчите!
Незнакомец подчинился, дрожа всем телом. Он опустился на землю, обхватил колени руками, прижался к ним подбородком и затих.
Бальян закрыл его собой. Кинжал он держал в опущенной руке.
– Учтите, их много, – послышался глухой голос незнакомца у него за спиной.
Не оборачиваясь, Бальян проговорил:
– Я найду способ защитить вас. Молчите!
Шум погони приближался. Бальян вытянул шею, всматриваясь в сумерки, и, когда пять или шесть сгустков тьмы выкатилось на поляну, крикнул:
– Я здесь! Сюда!
Тяжело дышащие, пыхтящие гномы обступили костер. Они все были вооружены: кто топором, кто коротким мечом, а один – сильно искривленным луком. Такие луки бьют очень сильно и пробивают насквозь толстую деревянную плиту, если стрелять с небольшого расстояния.
– Человек! – рявкнул один из гномов и плюнул.
– Я буду говорить со старшим, – заявил Бальян, делая повелительный жест. – Назовитесь.
Вперед выступил кривоногий гном с плечами непомерно широкими даже для его народа. Он горделиво повел головой, что удалось ему не без труда, так как шея у него была искривлена.
– Бенно, – объявил он. – А ты?
– Бальян, – назвался юноша.
На несколько секунд стало тихо. Гномы переглядывались и пожимали плечами. Потом, как и рассчитывал молодой человек, один из них вскрикнул:
– Бальян? Не тот ли, что был консультантом у магистра Даланн?
– Да, – сказал Бальян с важностью, подражая повадками гномам. – Это я.
Преследуемый ничего не понимал. Обстановка на поляне сразу изменилась, стала дружеской, едва ли не родственной. Бальяна обступили, принялись охлопывать по бокам и плечам, хватать за руки, дергать за волосы, иногда весьма чувствительно. При этом гномы рокотали и ухали, бессвязно, но весьма приветливо.
Затем один из них (не Бенно) спросил:
– Говорят, магистр Даланн нездорова?
– Она ощущает свою близость к горам, – добавил другой. – Это так?
– Многочтимая магистр Даланн обрела истинную плоть, – сказал Бальян негромко.
Ответом ему были вздохи и всхлипывания.
Затем Бенно торжественно вопросил:
