такой заморыш».
И Аваскейн начал свои прогулки. Обычно его сопровождал слуга, который внимательно следил за тем, чтобы молодой господин не попал под дождь, был тепло одет, не заехал слишком далеко и не оказался в таком месте, где существует какая-либо опасность.
Аваскейн любовался горами. Он часто останавливался посреди неширокой горной тропы и озирался по сторонам. Его завораживал пейзаж. Каждая гора обладала собственным цветом, своим личным оттенком голубого, синего, фиолетового, розовато-сиреневого… Горизонт был подвижен и постоянно изменялся, а шествующие по небу облака отбрасывали на горные вершины гигантские тени.
Все плыло и шевелилось в этом величественном мире, и у Аваскейна слезы наворачивались на глаза, когда он представлял себя властелином герцогства и тут же осознавал, что это невозможно.
Невозможно обычному человеку, плоти и крови, властвовать над грандиозным горным царством. Он – лишь малая частица, маленький камень, вроде того, что сейчас, сорвавшись из-под ноги, беззвучно канул в пропасть.
Прогулки становились все более длительными. Аваскейн по-прежнему сторонился людей, но кое-что в нем изменилось: он нашел наконец нечто, вызывающее у него сильные чувства.
Единственное, что не устраивало мальчика, было общество слуги. Сей назойливый человек постоянно маячил поблизости, и избавиться от него не представлялось возможным. Аваскейну казалось, что человеческая фигура оскверняет изумительную красоту пейзажа. Ему хотелось стереть из поля зрения слугу, подобно тому, как горничная стирает пятнышко с картины, вывешенной в зале для приемов.
Поэтому в один прекрасный день Аваскейн подсыпал ему в питье снотворное, а поутру выехал на прогулку один, без сопровождения. Он был в восторге от своей затеи.
Ворота замка распахнулись перед наследником герцога, и мальчик сразу оказался окружен горами, словно верными друзьями-великанами.
Теперь он в точности знал, что именно так раздражало его в необходимости совершать прогулки вместе с посторонним человеком. При слуге горы безмолвствовали; стоило же Аваскейну остаться в одиночестве, как они начали разговаривать с ним. Добрые собеседники, умные советчики, горы безмолвно твердили Аваскейну о величии герцогства, о том, что наследник герцога – им ровня, что он – единственный из всех людей, кому дано понимать язык горизонта и речь неспешных облаков. Единственный, кто умеет угадывать сокровенный смысл в переливах и оттенках света, что каждый миг заново окрашивают горы.
Мальчик уверенно направил коня в ущелье, внезапно разверзшееся перед ним. Никогда прежде он здесь не бывал, и ему хотелось заглянуть сюда, покуда он один.
Аваскейн не сомневался: рано или поздно он вынудит отца считаться со своим желанием прогуливаться в одиночестве, без назойливого сопровождения. Но произойдет это не сегодня и не завтра. Потребуется несколько месяцев хитростей, жалоб, угроз и дурного настроения, чтобы герцог согласился.
«И все равно, – думал Аваскейн, – мой отец будет отправлять со мной своих соглядатаев. Не потому, что не доверяет мне. О, мне-то он доверяет всецело, ибо я плоть от плоти его, и наше сходство больше, чем могут подозревать посторонние люди! Но он всегда будет бояться за мою жизнь».
Сегодня Аваскейну представился единственный случай побыть по-настоящему наедине с горами. Он не колебался.
Ущелье сомкнулось вокруг него. Узкая полоска света впереди и тонкая линия неба – над головой. Конь ступал почти в полной темноте. Осторожно постукивали камни. Аваскейн протянул руку и дотронулся кончиками пальцев до холодной и влажной отвесной стены ущелья.
Он ехал бесконечно долго в полумраке, среди потаенной опасности, и даже пожалел о том, что ущелье закончилось. Теперь вокруг всадника плескал бескрайний простор, и каждая горная вершина была обманчиво близка, так что Аваскейн, подняв руку, несколько раз сжал и разжал кулак, словно захватывая великие горы в свою малую горсть и ощущая их прикосновение к ладони.
Конь не без опаски ступил на узкую тропу.
Аваскейн ехал шагом, осторожно, медленно. Он не испытывал страха перед бездной, что разверзлась под его ногами, потому что твердо верил: здесь его место. Горы не могут злоумышлять против него. Что бы ни случилось с ним в горах, все будет ему во благо.
Мысли мальчика текли неспешно, успокоенно. Он больше не чувствовал себя ущербным, обделенным. Ничто не мешало ему дышать полной грудью, ощущать себя значительной частью прекрасного мира – человеком, с которым считаются.
Он подумал о матери и нашел ее жалкой. Особенно – ее пухлые щеки, в минуты волнения трясущиеся, как пудинг.
Он вспоминал всех тех людей, от которых прежде зависела его жизнь: слуг, которые выбирали для него одежду и приносили ему завтрак по собственному усмотрению, воспитателей, которые определяли для него занятия на день. Все они были ничтожны. Аваскейн мог избавиться от них единственным мановением руки. Здесь, в горах, это стало ему очевидно.
Отец поймет его и оценит. Отец наконец осознает, что его наследник стоит герцогства, которым ему предстоит управлять. И что бы ни задумывал Вейенто, Аваскейн всегда будет рядом – умный собеседник, верный соратник.
«Это будет! – думал мальчик, захлебываясь от восторга. – Именно так все и будет!»
В это мгновение конь оступился. Несколько секунд шла отчаянная борьба, а затем конь вместе со всадником, запутавшимся в стременах, полетел в пропасть.
– Человек! – Бельтран с отвращением смотрел на труп.
Второй гном по имени Бенно, известный своей неприязнью к людям, присел на корточки перед телом. Потом поднял к приятелю хмурое лицо.
– Это был всадник.
– Разумеется, всадник! – нервно отозвался Бельтран. – Если второй труп лошадь, значит, первый – всадник. Но это человек.
