– Утром соберите мои вещи. Он разбросал их по всей комнате.
– Я не решусь прикасаться к вашим вещам, – возразил хозяин. – Если что-нибудь пропадет – по случайности или по недогляду…
– Пусть пропадет хоть половина, – выдохнул Маргофрон. – Я ни за что не хочу больше подниматься в эту проклятую комнату.
– Как он выглядел? – спросил хозяин, помолчав.
– Призрак? Вы что, никогда не видели его?
– Никогда. Только слышал. Потом кое-что сопоставил, произвел расчеты и установил, в какие лунные фазы он появляется. В такие дни я просто не сдаю комнату, вот и все. Обычно все обходится. Вы были слишком настойчивы… А я проявил слабость.
– Понятно. – Маргофрон тяжело вздохнул и потянулся за кувшином с вином. – Хуже всего то, что он производит впечатление самого обычного человека. Как вы или я. Он не прозрачный, не ходит сквозь стены, не превращается в чудовище. Он просто есть. И еще… – Маргофрон понизил голос до еле слышного шепота: – Он безумен!
Хозяин проявил при этом сообщении поразительное хладнокровие.
– Трудно оставаться нормальным, коль скоро ты – привидение. Вам нужно выспаться. И… спасибо за понимание.
Маргофрон покинул гостиницу, едва только рассвело. Сумка, уже собранная, стояла в общей зале, рядом с ложем Маргофрона.
Галантерейщик растолкал своего возчика и тронулся в путь. К полудню перед ними уже появились башни столицы, и скоро Маргофрон, рассчитавшись с возчиком, уже стучал в дверь своего бывшего однокашника по Академии – придворного композитора Эмери.
Фоллон, предупрежденный о возможном появлении толстяка из провинции, был вежлив и старался не подавлять отменными манерами. Насколько у Фоллона вообще получалось не подавлять посетителей.
Эмери спустился к гостю в нижнюю гостиную, предложил легкий завтрак и разведенного вина.
– Когда собираешься во дворец? – осведомился он.
– Дай хоть дух перевести, – взмолился Маргофрон. – Дорога была не из легких, а тут еще такое приключение прямо у самой столицы… Еле ноги унес.
Эмери нахмурился.
– На тебя что, напали?
– Ох… – вздохнул Маргофрон.
Он уже собрался было начать повествование, как вдруг наверху послышалась шумная возня. Маргофрон побледнел. Краска отхлынула от его лица, точно океанская волна, а затем вернулась, да так мощно, что даже слезы выступили на глазах у толстяка. Эмери никогда в жизни не видел, чтобы человек так пугался простого шума.
– Что с тобой? – спросил он у гостя участливо. – Похоже, тебе и впрямь досталось. Но я просто не могу поверить, чтобы поблизости от столицы орудовали какие-то грабители…
– Если бы грабители… – вздохнул Маргофрон. – А что там у тебя наверху?
– Полагаю, мой брат свалился с кровати. Сейчас он заберется обратно в постель и проспит до обеда.
– У тебя есть брат?
– Младший, – кратко ответил Эмери. – А ты ведь не знал, что нас двое?
Маргофрон опустил глаза и бессловесно зашлепал губами. Потом пробормотал:
– «Двое»… Я вот все думаю, что это может означать?
Он погрузился в тревожное воспоминание, и глаза у него остекленели.
Эмери хотел было подать какую-нибудь отрезвляющую реплику, которая позволила бы гостю вернуть беседу в нормальное русло, как вдруг из дверей послышался голос:
– Между прочим, никто не падал с кровати. Это лампа разбилась. Скажи Фоллону, пусть приберет. Масло разлилось.
На пороге стоял Ренье, растрепанный, в белой рубахе до колен, босой.
– Что за вид! – вскинулся Эмери. – У нас гость… Маргофрон, познакомься: мой младший брат Ренье.
– Младшему, кстати, тридцать четыре года, так что не такой уж он и младший, – заметил Ренье. – А когда этому тридцатипятилетнему старцу стукнет сто один, разница в возрасте у нас вообще сотрется.
– Очень приятно, – сказал Маргофрон и вытер лицо платком.
Ренье уселся в свободное кресло, схватил кувшин и отпил сразу половину. Глаза его весело заблестели.
Толстяк моргал, переводя взгляд с одного брата на другого. Потом с облегчением рассмеялся.
– Фу ты, – выговорил он, – вы так похожи, что мне вдруг показалось, будто я учился в Академии с вами обоими…
– Ну что вы, – возразил Ренье преспокойно, – я ни в каких Академиях не обучался. Сидел себе в имении нашей бабушки и щипал крепостных девок за упругие зады. И в этом полезном занятии провел лучшие годы моей юности.
