с трудом держал себя в руках, чтобы не сорваться.
— Эллен! — Говард обхватил руками лицо. — Эллен перевернула все мои представления о жизни с ног на голову. — Он опустил руки. — Я говорил вам, Стайлс, что люблю ее. Всю свою жизнь я думал, что такое не случится со мною никогда, а оно случилось.
— Только, похоже, поздновато.
Говард облизнул пересохшие губы:
— Одной из сфер нашей деятельности в Делафилде является создание нового ракетного двигателя для самолетов. Мы достигли определенного уровня, когда понадобились практические испытания — запуск аппарата. У нас был лучший в стране летчик-испытатель. И вот тогда-то и произошла трагедия. Сразу после взлета самолет взорвался, его разнесло в пыль. Летчик погиб. От него не осталось даже горстки останков. Его звали Дик Уилсон, и у него осталась вдова — Эллен. Ландерс — ее девичья фамилия.
— Сейчас вы скажете, что не могли не утешить ее, — сказал Питер.
— Это не совсем так. Я не поехал утешать ее, все было по-другому. Мы, так же, как и ЦРУ, понимали, что тут скорее всего имела место промышленная диверсия. ЦРУ перерыло в Делафилде все, но обнаружить ничего не удалось. Тогда нам пришло в голову, что, быть может, Дик Уилсон, как человек, непосредственно приближенный к проекту и его исполнению, мог в разговорах с женой упомянуть что-нибудь такое, что дало бы нам ключ к разгадке. Для разговора с нею выбрали меня. Я знал этот двигатель до последнего винтика и мог бы уловить любую подозрительную деталь, даже вскользь упомянутую, касающуюся его. Так что, как видите, я поехал к Эллен вовсе не из доброты.
— По-моему, не стоит гордиться подобным фактом, — вставил Питер.
— Ну я же говорил, что вы меня вряд ли поймете!
— Давайте факты, Говард. Только факты, а не ваше отношение к ним.
— Итак, я приехал к Эллен в ее нью-йоркскую квартиру. Я сразу понял, что за целый месяц после смерти Дика она не проронила ни слезинки — просто стальная выдержка. Ей нечего было рассказать мне — они с Диком никогда не говорили о его работе. Это было что-то вроде правила — она никогда не спрашивала, он не рассказывал. Она даже не знала, что у него в тот день вылет. Для них, как она сказала, это был единственный способ жить, не мучая себя тревогами и не прощаясь каждый день навеки. И вдруг посреди нашей беседы она расплакалась как дитя. Мне нужно было договорить с нею, и я принялся ее утешать. Бог знает, Стайлс, как это получилось. Быть может, прикосновения, а быть может, это произошло, когда мы начали рассказывать друг другу о себе, о своем детстве, об одиночестве. Это случилось как-то само собой. Я старался приезжать в Нью-Йорк раз в неделю или десять дней, и мы проводили время вместе. Мы стали очень близки, и вдруг я понял, что Эллен — единственная, кто мне нужен на свете.
— Так вы говорите, она знала, что у вас есть жена?
— Да, знала. И знала, какая унылая и бесполезная вещь брак. И была согласна мириться с тем, как все есть, пока мне не удастся распутаться.
— Распутаться?
— Да. В то время я не мог освободиться от Сандры. Не могу и сейчас. Я даже не мог больше ездить в Нью-Йорк, чтобы видеться с Эллен.
— Я что-то не понимаю. Если ваш брак всего лишь дань условности…
— Одним словом, — продолжал, не слушая, Говард, — Эллен согласилась снять этот маленький домик, который вы видели. Здесь она рисовала. Ведь она прекрасная художница. И здесь я мог видеться с нею чаще — два, три раза в неделю. Хотя это и было опасно.
— Опасно? — Нетерпение Питера росло с каждой минутой.
— Все дело в моей работе, — объяснил Говард. — Проект, над которым я тружусь в настоящий момент, может стать крупнейшим открытием века, способным уберечь человечество от катастрофы. В этом проекте я ключевая фигура, и если меня отстранят, конечный результат исследований может отсрочиться на год и даже больше. А я хочу дойти до конца.
— Как сказал бы мой отец, интересно, откуда тут ноги растут? — вставил Питер.
— Спецслужбы, — пояснил Говард. — Люди, которые обеспечивают безопасность в этой стране, имеют довольно своеобразные представления о жизни — они считают, что моральный облик человека важнее всего остального. Узнай они, что я, женатый человек, имею связь с женщиной на стороне, они попросту сочтут меня неблагонадежным. Я могу подвергнуться шантажу или бог знает каким еще опасностям. Меня могут отстранить от исследований, а я не хочу этого допустить, Стайлс. Когда работа будет закончена, моя жизнь и жизнь Сандры и Эллен наконец выправится. Но если вы расскажете о моей связи с Эллен, а следовательно, пусть и косвенно, с этим убийством, моя жизнь полетит под откос. Нет, Стайлс, вы не должны допустить этого!
— Все это похоже на дешевую шпионскую историю, — заметил Питер. — Как говорится, судьба империи висит на волоске. Но вот ведь что странно — женщина, которую вы, как вы говорите, любите, находится в отчаянном положении. Она нуждается в помощи, и мне просто не верится, что вы сказали правду. Как вы можете говорить о какой-то любви и при этом нисколько не переживать за нее?
В тусклом свете приборной доски лицо Говарда сделалось бледным как мел.
— Я прошу вас только об одном, Стайлс. Держите, что знаете, при себе до тех пор, пока вам не удастся переговорить с Эллен. Пусть она сама сначала расскажет, как все было.
— Где я могу найти ее?
— Не знаю. Клянусь вам, что не знаю!
Питер нахмурился:
— А не говорила ли она вам чего-нибудь такого, что, быть может, утаила от Маклина относительно того, что произошло в воскресенье? Не говорила, например, что смогла бы узнать их, если они вернутся?
— Нет. Она говорит, что не узнала бы. Вот разве что только по голосам…
— Я вижу, вы верите, что именно она застрелила их.
— Как бы мне хотелось быть там в этот момент! — воскликнул Говард. — Я бы сам разделался с ними, только не так быстро. Стоит мне только вспомнить, что они сделали с Эллен…
— Да бросьте вы, Говард. Вы бы сто раз подумали, прежде чем сделать это — ведь вы больше всего трясетесь за свою карьеру. Разве не так? Мне все-таки не верится, что будущее человечества находится в ваших руках, и я благодарю за это Бога!
— Так вы собираетесь все рассказать? — Говард перешел на шепот.
Питер окинул его пристальным взглядом. Если он еще мог сомневаться относительно значимости Говарда как ценного специалиста, то сам Говард, судя по всему, не имел на этот счет никаких сомнений. Он считал себя незаменимым человеком.
— Я не знаю, что собираюсь сделать, — сказал Питер. — Буду действовать по обстоятельствам. Возможно, Говард, в своей области вы незаменимый специалист, но как человеку я дал бы вам совет.
— Какой?
— Постарайтесь поскорее повзрослеть!
Глядя вслед Говарду, удаляющемуся по залитой лунным светом лужайке в сторону клуба, Питер почувствовал что-то вроде опустошения, словно только что соприкоснулся с чем-то неприятным, нечистым, нездоровым. Ему уже приходилось испытывать это ощущение раньше. Как правило, оно сочеталось с другим чувством — недоверия собственным глазам, несмотря на всю кажущуюся очевидность увиденного. Питеру трудно было понять, как самостоятельная женщина, какой казалась Эллен Ландерс, и, судя по всему, далеко не пустышка Сандра могли связать свою жизнь с самодовольным и эгоистичным Говардом Делафилдом. Впрочем, подобное ему уже доводилось наблюдать среди армии молодых людей за два года поисков. Эти люди кичились отсутствием того, чего у них не было и быть никогда не могло, — отсутствием преданности и веры, даже самим себе, отсутствием веры во что бы то ни было, кроме ощущения настоящего момента, которым они только и жили, и признания неизбежности гибели и распада. Они не признавали кодексов чести и морали, не чтили традиций, за исключением лишь права на полную личную анархию.
Всякий раз сталкиваясь с таким отношением к жизни, Питер инстинктивно хотел бежать, закрыть глаза, спрятать голову в песок. Ему в такие моменты отчаянно хотелось искать родственные души, в ком он мог бы найти поддержку, но всякий раз он вспоминал, что именно они сами и создали этот ныне существующий мир. Он понимал, что лишь по счастливой случайности и благодаря своему окружению он, будучи всего на каких-
