сему разрешите откланяться. Спокойной ночи.
— Неужели вам не интересно, почему я хотел вас видеть? — Сэм Делафилд по-прежнему улыбался, но взгляд его посуровел, а в голосе звучал приказ.
— Полагаю, вам хотелось бы получше разрекламировать ваш турнир по гольфу, — сказал Питер. — Но, боюсь, вы выбрали для этого неверный путь.
— Вы разочаровываете меня, Стайлс. Даже я понимаю, что о подобной любезности не принято просить в два часа ночи.
— В два часа ночи не принято просить ни о какой любезности, — сказал Питер и повернулся к двери.
За спиной у него раздался ставший вдруг жестким голос Делафилда:
— А вы не сказали полиции насчет моего сына, иначе они были бы уже здесь с расспросами.
Питер повернулся, на лице его было написано удивление.
Могучая, коренастая фигура старика с неожиданной для нее грацией оказалась у подноса для коктейлей. Он опустил щипцы в серебряное ведерко со льдом с таким проворством, словно был прирожденным барменом.
— Что вы предпочитаете? — спросил он. — Не можем же мы обсудить все за минуту. Виски? Бурбон? Водка? Бренди?
— Бурбон со льдом.
Делафилд протянул Питеру стакан и подошел к камину. Развернувшись лицом к Питеру, он поднял свой бокал, однако едва коснулся его губами.
— Этот город мой, и в нем не может произойти ничего такого, о чем бы я не знал, — начал он. — Через полчаса после того, как вы нашли тела, я уже знал, что мы имеем на руках убийство. Я знал, что эта девушка, Ландерс, исчезла. Знал, зачем вы приехали в Делафилд. Знал о вашей короткой встрече с ней. А сегодня вечером я узнал, что вы с Говардом имели долгую беседу, и я видел его лицо, когда он вернулся в клуб. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сложить все эти факты воедино. Вы знали о его связи с девушкой, но по какой-то причине утаили это от Маклина. Я не привык пропускать удачу, когда она идет ко мне в руки. Я хорошо знаю Говарда и знаю вас, поэтому предполагаю, что он думал от вас откупиться. Я знаю, Стайлс, — и пусть это польстит вам, — что вас купить нельзя. А значит, вы решили хранить молчание по какой-то другой причине. Мне важно знать, по какой именно и как долго я могу рассчитывать на это.
Питер отхлебнул из бокала. Все эти заявления буквально огорошили его.
— Вам, конечно, интересно, — продолжал Делафилд, — знает ли Говард о том, что мне известно о его романе. Нет, он не знает. Видите, Стайлс, я готов выложить перед вами все карты. Говард не знает, что об этом известно мне и его жене Сандре. До тех пор, пока вы не появились здесь, я не сомневался, что мы с нею были единственными, кто знал об этом.
— Так чего же вы хотите от меня, Делафилд? — поинтересовался Питер.
— Я хочу от вас молчания. Молчания любой ценой. — В голосе Делафилда звучала решительность.
— Мне понятно ваше естественное желание оградить от неприятностей сына.
В глазах старика вдруг шевельнулся холодный гнев.
— Если под словом «естественное» вы подразумеваете то, что я ему отец, то хочу вас уверить — тут вы ошибаетесь. Я не испытываю к Говарду ничего, кроме презрения. Но он является крупным зубцом в механизме и поэтому важен для меня. Считайте, Стайлс, что он просто ослабшее звено в цепи, которую я намереваюсь как можно дольше держать в действии, и я пойду на все, что угодно, чтобы это звено не выпало из строя.
— Мне показалось, Говард считает себя незаменимой фигурой в вашем бизнесе, — заметил Питер.
— Да, это на самом деле так. Если бы его пришлось отстранить от работы, то тому, кто пришел бы ему на замену, понадобились бы месяцы на то, чтобы освоиться. Я хорошо знаю вас. Если бы я сказал вам, что отсрочка проекта будет стоить мне миллионы долларов, вы бы, возможно, посмеялись и не стали бы меня слушать. Но я поставлю вопрос иначе. В таком случае мы просто безнадежно отстанем в отчаянной научной гонке и навсегда потеряем положение лидера, а это будет означать для нас конец.
— Так много находится в столь несовершенных руках?
— А знаете ли вы, Стайлс, как все это работает? Вот вы спрашиваете, может ли так много находиться в руках одного человека. Именно благодаря страху, что слишком многое сосредоточено в одних руках, и складывается настоящая ситуация. Чтобы объяснить это на детском уровне, давайте представим, что весь механизм поделен на десять частей. Таким образом, у нас есть десять человек, каждый из которых работает над своей частью. Когда каждый из них закончит свою работу, механизм можно будет собрать. Однако ни один из этих людей не знает в точности, чем занимаются остальные. Поэтому, как вы понимаете, ни один из этих людей не может продать наш секрет. Но если Говарда сейчас отстранить, его десятую часть общей работы придется начинать с нуля, а остальные девятеро будут ждать и ждать, когда работа Говарда будет наконец переделана. В настоящий момент мы близки к завершению и поэтому не можем потерять его сейчас. Мои слова вам что-нибудь разъясняют?
— Возможно.
— За всю свою жизнь я допустил лишь один грубый просчет, — признался Делафилд. — У меня было одно слабое место — Говард. Я рискнул поставить на него. Я сделал это, потому что он мой сын. Единственный раз в виде исключения я изменил свое суждение о людях, которое до настоящего момента остается неизменным. И как всякий другой глупец, допустивший ошибку, я все же надеюсь, что она не окажется непоправимой.
— Стало быть, вы все же испытываете к нему отцовские чувства?
— Теперь уже нет, — сказал Делафилд. — Я испытываю такое чувство, что допустил ошибку, которая способна разрушить не только мою и вашу жизнь, но и жизнь нескольких сот миллионов людей.
— У вас высокие ставки, — сухо заметил Питер.
— Выше, чем вы могли бы представить, молодой человек. И все же давайте будем реалистами. Смерть тех двух олухов, которых нашли в лесу, не имеет никакого значения. Не имеет значения, что будет с Эллен Ландерс. Не имеет значения и то, что будет с Говардом. Но только после того, как он закончит свою работу.
— Сомневаюсь, что могу с этим согласиться.
— На войне, Стайлс, приходится соглашаться со смертью и важных и не важных людей. А все мы, как известно, ведем войну каждый день. Войну за выживание. Вас же учили убивать. Ведь вы говорите, что были морским пехотинцем.
— Да, был.
— Если вы, Стайлс, из каких-то, как вам кажется, морально-этических соображений предадите огласке то, что знаете, результаты этого поступка останутся на вашей совести до конца вашей жизни, которая, возможно, окажется не слишком долгой и не слишком радостной.
— Вы очень похожи на своего сына, — невозмутимо заметил Питер. — Обоих вас нисколько не затрагивают вопросы морали. И вы пугаете меня даже больше, чем Говард.
— Если вы, Стайлс, такой принципиальный, то почему же вы тогда не пошли к Маклину и не рассказали ему о Говарде? — спросил Делафилд.
Питер молчал, изучая взглядом старика, потом медленно проговорил:
— Боюсь, вы сочтете это слабостью с моей стороны. Излишней сентиментальностью, которой, насколько я понял, нет места в вашей жизни, мистер Делафилд. Вот вы говорите, что знаете, почему я приехал в ваш город. Я приехал найти двух человек, со смехом издевавшихся над девушкой. Я хожу на этой вот чертовой пластиковой ноге только потому, что двум хохочущим подонкам вздумалось поиграть со мной в свои садистские игры. Из-за них мой отец сгорел в огне как кусок мяса. Таким образом, я имею личное, самое прямое отношение к девушке, которую не знаю и никогда не знал. В свое время я находился в таком же положении, что и она сейчас, и отчаянно нуждался тогда в поддержке и сочувствии. Я не рассказал Маклину об ее отношениях с Говардом потому, что хотел дать ей возможность принять собственное решение. Да, я понимаю, что это больше, чем сочувствие.
— Наверное, нашлись бы люди, которые стали бы восхищаться вами, — сказал Делафилд.
— В последний час или около того, — продолжал Питер, — я начал сомневаться, убивала ли она этих людей.
