безответственного стрелка. Вы можете представить, что значат для нас все эти выстрелы из темноты? Какие воспоминания они оживляют? Какой ужас? Кто-то просто придумал все это — какой-то порочный, недисциплинированный подросток из города.
— Значит, это дело для полиции?
— Нет, мистер Джерико. На протяжении многих лет мы научились держать голову высоко и игнорировать все попытки сокрушить наше достоинство или посрамить нашу честь. Если мы публично признаемся в содеянном, мы лишь доставим удовольствие нашим врагам, и все останется как прежде, покуда всех нас не выбросят из этого дома, из этого мира.
— Д-дядя Ф-Фред не м-может доказать, чт-то он играл в бридж! — почти с отчаянием проговорил Уолтер.
— Уолтер! Пожалуйста, уйди отсюда! — сказала Алисия. — Мне уже надоели эти разговоры. Уходи немедленно!
В глазах парня, когда он уходил, застыли слезы.
— Возможно, теперь вы, мистер Джерико, поймете, почему я не хотела, чтобы вы копались в личной жизни доктора Пелхама. Все это лишь сведет вас с людьми, которые сообщат вам дешевые и безответственные слухи. И никакого портрета в итоге не получится. Поэтому, прошу вас, оставьте нас в покое.
Она несколько секунд пристально смотрела на него, затем повернулась и быстро вышла из комнаты.
Глава 3
На мгновение Алисии Пелхам изменило ее железное самообладание. На мгновение она почувствовала напряжение, неимоверно ожесточившее ее. Она дала ясно понять, почему отгородилась от жизни. Просьба оставить ее в покое казалась вполне искренней, и в ней было трудно отказать. Джерико так и сказал Луизе.
После сцены в столовой они уединились в библиотеке. Луиза принесла туда кофе и села в глубокое кожаное кресло, слегка прикрыв глаза.
— Всегда так оно и было, — с горечью сказала она Джерико. — Вот вроде бы всплывали на поверхность, подбирались к правде, но мать всякий раз умудрялась отправить всех обратно на дно реки, именуемой логикой. И это правда. Мы являемся мишенью для всех разочарованных людей в этой местности.
— А вам никогда не приходила в голову мысль уехать отсюда?
— Приходила. И я уезжала. После развода я несколько лет провела за границей. Но маму сдвинуть с места не удастся никогда. Она всегда говорила, что побег — косвенное признание того, что мы тоже верим в то, что кто-то в семье является убийцей, что гнусные слухи и инсинуации имеют под собой вполне конкретную основу. Это бы стало дурной репутацией для школы, которая носит имя моего отца. Отвергая все это и ни разу не повернув голову в ту сторону, откуда летят тухлые яйца, она почти убедила посторонних.
— Признать ее невиновность — значит проявить немалое мужество, — сказал Джерико.
— Это требует мужества от всех нас, Джерико, разумеется, в том количестве, которое у нас имеется.
— И все же один из вас по-прежнему парализован страхом от того, что правда рано или поздно будет раскрыта, — сказал Джерико, безрадостно улыбнувшись. — Не забывайте, что вчера вечером я тоже был объектом пальбы. Говорю вам со всей определенностью, что человек, устроивший эту стрельбу, десять минут назад был в столовой.
Луиза вздрогнула:
— Но я же наблюдала, Джонни, и не заметила ничего подозрительного.
— Я тоже не заметил. Значит, мы имеем дело с талантливым актером.
— А вы не думаете, что расследованию дела помогло бы, если бы вы прямо сказали им, что стреляли именно в вас?
— У меня было такое чувство, что это признание тоже проигнорируют, — сказал Джерико. — И вы знаете, я понимаю вашу мать. И повторяю это вновь, признавая ее невиновность, — я понимаю ее. Кто-то в ее семье совершил жуткое преступление. Какое-то время она, возможно, пыталась добраться до истины. Когда же эти попытки завершились провалом, она просто решила вести прежнюю жизнь. Вы не можете осуждать всех детей за проступок одного из них. Она научилась жить со всеми вами вместе. Научилась также жить вместе со своими подозрениями. И с теми подозрениями, которые проявляет по отношению к ней местное окружение. Она может терпеть все это, мириться с ним, но ей невыносима мысль о том, что все это начнется сначала. И я предупредил ее об этом.
— Так что же, Джонни, вы намерены предпринять?
Джерико с силой стукнул кулаком по подлокотнику кресла.
— Ни один из вас не находится в безопасности, — сказал он. — Давайте представим, что кто-то случайно дознается до правды, и тогда снайпер повернет свое оружие в другую сторону. Например, в вашу. Ведь это вы привели меня сюда. Согласитесь, Луиза, что правда вам по большому счету и не нужна. Но она где-то лежит, и незнакомец вроде меня, разыскивающий ее, может представлять опасность. На поверхности может оказаться любой из вас. Я лично не могу исключить вас из списка подозреваемых только лишь из-за ваших вежливых извинений по поводу внезапно возникшего убийцы. Мы выследили его и схватили за хвост. Там, в столовой, я мог бы сказать и больше, но я ограничился лишь предупреждением. Да и потом, у меня пока нет достаточных аргументов. Некуда пока продвигаться.
— Джонни, мне страшно.
— Мне, честно говоря, тоже. Так, а теперь скажите мне, кто присутствует сейчас здесь из тех людей, кто принимал первоначальное участие в расследовании того убийства?
Луиза нахмурилась:
— Капитана местной конной полиции недавно перевели — наверное, мы сможем его отыскать. Паркер Уэйн прошлым летом скончался от сердечного приступа. Там работали частные детективы. Семейный адвокат, судья Бекет, был конечно же на нашей стороне, но, как мне представляется, он знаком с подоплекой этого дела не более, чем кто-либо другой. Он живет в городе.
— Он не согласится поговорить со мной?
— Я спрошу его. Здесь, в Фэйерчайлде, он был ближайшим другом отца. И он знает о вас. Он один из попечителей, с которым я говорила о портрете.
— Мне бы хотелось встретиться с ним, — сказал Джерико.
Судья Тимоти Бекет вырос в Фэйерчайлде. Сейчас, на седьмом десятке лет, он оставался подтянутым, моложавым и обаятельным, хотя никаких особых усилий к тому не прилагал. Почти все жители Фэйерчайлда называли его просто Тим. Он по-прежнему превосходно играл в теннис. Как и его покойный друг, Фредерик Джордж Пелхам, он очень заботился о своем физическом состоянии. В общении с людьми был прост, обходителен, остроумен. В трудные для Пелхамов времена Тим Бекет всегда поддерживал семью. Именно его поддержка позволила им пережить трагедию.
Бекет поприветствовал Джерико с теплотой и энтузиазмом.
— Не могу выразить вам своего удовлетворения, мистер Джерико, когда Луиза сообщила мне, что вы собираетесь написать портрет Старика. Она также сказала мне, что вы хотели бы поговорить с людьми, которые его знали, и я буду счастлив сообщить вам все, что знаю. Мы со Стариком были очень близки, даже несмотря на то, что он был на пятнадцать лет старше меня. За несколько часов до смерти он разгромил меня в теннис как какого-нибудь сопляка. И это в семьдесят лет! — Он жестом указал на коричневое кожаное кресло. — Пожалуйста, устраивайтесь. Только позвольте мне начать рассказывать о Фредерике Джордже Пелхаме, и я заговорю вас до смерти.
— Боюсь, судья Бекет, — сказал Джерико, — что обстоятельства приняли неприятный оборот. — Он уселся в кресло и вытянул свои длинные ноги. — Я хотел бы сообщить вам некую конфиденциальную информацию.
Легкая тень скользнула по симпатичному загорелому лицу Бекета.
— До вас дошли какие-то слухи? — спросил он.
— Да, сэр, но дело не в этом. Я могу рассчитывать на то, что наш разговор останется между нами?
