— Сверхважное. Я это себе помечу.
— Можешь занять комнату на верхнем этаже, прямо под крышей. Это будет ближе твоей сущности… Тебе легче оттуда вылетать и приводить все в порядок, верно? Ну как, договорились?
— Не совсем, — робко сказала Арапи. — Поскольку я теперь ношу ваше имя, было бы правильнее, если бы вы меня называли на «вы». Или, если хотите, я буду так же, как и вы, говорить вам «ты».
Радарро воспринял это как неслыханную дерзость, но побоялся, что Арапи опять пронзительно завизжит.
— Хорошо, остановимся на «вы». Теперь все?
— Я считаю, было бы более удобным, если б я жила в комнате рядом с вашей спальней. Тогда я намного быстрее могла бы оказывать вам услуги.
— Нет, нет!
— А еще лучше — если бы я спала в вашей комнате. Прямо рядом с вашей кроватью.
— Нет! — воскликнул Радарро.
— И еще: я хотела бы получать что-нибудь за свою работу.
— Вы получите пищу и одежду, как и прочие пипо.
— Я хочу получать деньги, — сказала Арапи.
— Ни один пипо до сих пор никогда не брал денег.
— А как же я буду совершенствовать свою личность?
— Мы успеем поговорить об этом.
Арапи настаивала:
— Нет, сейчас же.
Она надела большие очки, и в их черных стеклах Радарро показался себе совсем ничтожным мужичонкой. В двойном изображении — и оттого особенно ничтожным и особенно скупым. Но обвинить себя в скупости Радарро никому бы не позволил.
— Я буду давать вам, сколько потребуется, по мере надобности. — И подумал: «На этот несносный зеленый губной лак».
— Я хотела бы заключить с вами договор, — сказала Арапи.
Радарро предложил заключить договор с испытательным сроком:
— Я не получаю денег от вас, вы не получаете от меня. Пока мы не придем к единому мнению, что мы хотим установить прочные трудовые отношения. Разумеется, у вас будет здесь вдоволь еды и питья, а также одежды.
Своей сухой, с зеленым маникюром рукой пипо схватила его пальцы и пожала с такой силой, что они онемели. Поэтому при подписании договора Арапи сама вынуждена была водить его рукой.
— Я должен еще представить вас моей жене.
Радарро надеялся, что жена прогонит Арапи. Оказалось— она была от нее в восторге.
— Наконец-то у нас будет домоправительница! Я позабочусь о вашем гардеробе, дорогая Арапи. — Она подумала о своих старых платьях, туфлях, шляпках, от которых ломились ее шкафы.
Арапи была ей симпатична, потому что она сочла ее уродиной, да и вообще дамой не человеческого рода.
— Дамы человеческого рода, — сказала фрау Радарро, — могут так легко избаловаться!
Она похлопала Арапи по спине, где, хоть и не очень сильно, выпирали крылья.
Та сунула договор за пояс узкой юбки и попросила разрешения пойти отдохнуть.
— Она может очень противно кричать, вот что я еще хотел тебе сказать, — сообщил Радарро своей жене.
Арапи больше не кричала и ни разу не заводила разговора о деньгах. Радарро не мог вспомнить, чтобы это слово хоть раз слетело с ее намазанных зеленым лаком губ. Она очень тихо разговаривала с прислуживающими пипо, которые очень тихо выполняли ее требования. Радарро иногда боялся, уж не оглох ли он: столь невероятная тишина стояла в доме.
— У меня ортогены ведут себя тише воды, ниже травы, — говорил он Ирреверзиблусу и Алеусу, которые не слышали его, ибо все еще пытались воспроизвести ортогенные звуки.
— Это лучшее доказательство, — делился он потом со своей женой, — что они сошли с ума и я один остался нормальным. А самое печальное, что как раз создатель пипо и пипогенусов, практически их отец, подвергся столь сильному их влиянию. Думаю, это произошло из-за того, что у меня к ним с самого начала было здравое экономическое отношение: я вкладывал в них деньги, Ирреверзиблус же вложил в них душу.
Но он не признавался супруге в том, что иногда к нему подкрадывается щемящее чувство тревоги при виде Арапи, тихо сидящей в каком-либо уголке дома, или на садовой ограде, или на дереве, полностью погруженной в себя, одетой в поношенные вещи его жены.
— Арапи, — спрашивал он тогда, — вам нечего делать?
— Напротив, — отвечала Арапи. — Все идет своим чередом, вы еще многое увидите.
Иногда она надевала черные очки, и Радарро старался в них не смотреть. Когда же она снимала очки, он был вновь собой недоволен: «Надо было мне взглянуть повнимательней». Но и в следующий раз он не осмеливался это сделать. Ему казалось также, что с появлением Арапи дом и его помещения начали постепенно, день ото дня приобретать сероватый оттенок. Ковер постепенно становился пепельно-серым из-за слоя пыли, припудрившей натуральный персидский узор. В доме вновь запахло старым грязным бельем пусть едва уловимо, зато весьма устойчиво.
И однажды Радарро увидел в углу уборочный автомат, весь покрытый пылью. Он нажал кнопку, но электроника не сработала. Он позвал Арапи. Та не появилась. Он искал ее по всему дому, а в гараже увидел, что все его автомобили в ужасно запущенном состоянии, неподвижные и частью даже разобранные. Кроме того, он не нашел вокруг ни одного пипо.
Он обыскал весь сад, пока не услышал над головой шорох и взмахи крыльев. Пипо сидели на крыше, сбившись в тесный кружок вокруг Арапи, — будто что-то насиживали.
— Арапи! — крикнул он. — Ты совсем запустила дом!
Арапи надела очки и слетела вниз. Его пробрала дрожь при виде того, как она на своих больших крыльях летит прямо на него, он еще ни разу не видел ее с крыльями, у него даже появилось чувство, словно он впервые видит фройляйн Арапи голой. Совсем сбитый с толку, он не успел отвернуться от черных стекол, которые неумолимо к нему приближались.
— В чем дело? Вы и пипо больше не хотите трудиться?
Арапи сказала мягко:
— Мы как раз обсуждаем тему труда. Его исторические корни. Мы в данный момент проходим первого пипо, который начал трудиться. Разумеется, он это делал еще неосознанно. Мы же хотим иметь разумного пипо, который знает, почему и для кого он, например, чистит ковер.
— Как это почему? — взбешенно вскричал Радарро. — Потому что этот ковер насквозь пропылился! А для кого? Для меня! Для того, кто стоит перед вами!
— Настолько-то мы уже продвинулись, но этого еще недостаточно. Хотя пипо знает, почему и для кого он чистит, он должен выяснить, а почему для господина Радарро, почему, например, не для себя самого?
— Насколько мне известно, ни у одного пипо нет ковра.
— Но мог бы быть.
— Для чего?
— Ну, это необязательно должен быть ковер. Я имею в виду всего лишь, что мы должны предоставить пипо возможность развить самосознание, самоутверждение. Кем они сейчас являются? Никем. — Черные очки неумолимо приближались к Радарро, он видел себя в них чудовищем— разрастающимся, выходящим за пределы оправы. У него была жадно открыта пасть, на пальцах когти, живот выпячен, и на нем висела золотая цепочка от часов. Радарро невольно потрогал свой живот, но он был вовсе не выпяченный, и никакой цепочки на нем не было… Он взглянул на свои ногти они были аккуратно подстрижены. В зеркале очков он видел у себя на голове черную полукруглую шляпу с полями, хотя в действительности на голове у
