— Ну?
— Прежде чем выйти из палатки, я осмотрел вещи. Тут есть нечто непонятное. Вот… Мои записки. Ну, их могли вложить мои родственники. Но ты посмотри, трибун!
Он развернул папирусный свиток. На нем — аккуратно начерченная карта. С первого взгляда можно было узнать: на ней — окружающий нас ландшафт, с помеченными источниками воды и залежами руд. Подобные карты бывали в библиотеке Цезаря. По таким картам разрабатывались походы римской армии в Германию и Британию…
Оставив легионеров, я пошел в свою палатку. Как-то Дургал расспрашивал меня о библиотеке Цезаря. Это, наверно, его идея. И когда Курион… Так и есть! Вот деревянный ящик: мои записи о болезнях, о методах лечения, об экстрактах, эликсирах… Описания растений, которых я никогда не видел! Способы применения трав, рисунки которых я видел впервые! Пожалуй, обо всем этом Дургал говорил… Это его подарок нам! Как Прометей дал людям огонь, Дургал дал нам знания об этом новом мире.
— Сабин… Все в порядке?
Я обернулся. Кассия проснулась и смотрела на меня огромными удивленными глазами.
— Да, все хорошо. — Я поцеловал ее. Пусть теперь все рушится, в моей жизни есть опора.
На востоке небо окрасилось розовым светом, но до восхода солнца еще оставалось время. Легионеры кричали уже охрипшими голосами. Люди устали. Наступило самое опасное время. Но тукус не знает этого. Он убежал.
И семь лет спустя мои братья все еще не знают, что же произошло в действительности.
Было бы лучше, если бы я рассказал обо всем? Для кого? Чтобы воскресить забытое? Не надо. Думаю, хорошо, что мы забыли Рим, тот старый Рим. Забыли? По крайней мере прогнали в сны.
Создан новый Рим. Каменные дома, выстроившиеся за палисадниками, лучше, чем постройки Талтезы. На холме возвышается храм Юпитера Победоносного. Наши кузнецы нашли руду, куют оружие и инструменты. Близится к завершению строительство акведука.
Но дело движется так медленно. Не хватает людей! Наши разведчики не нашли соседей, ни для торговли, ни для покорения. Я знаю точно, почему Марк Вер подписал неслыханный приказ — щадить рабов. Кто тогда будет работать, если лентяев, как обычно, распинать на кресте?
Здесь не растут ни пшеница, ни ячмень, ни яблоки, но мы нашли другие растения, вкусные и питательные, пусть они и не похожи на фрукты и овощи Рима. В рукописи многое описано, да и крестьяне сами хорошо разбираются.
Но неизбывна тоска по родине. Я и не знал, что она так мучительна. Иногда мне кажется, что я должен был отклонить предложение Дургала. В Талтезе мы спокойно дожили бы до конца своих дней. А здесь у нас работа и еще раз работа.
Но в этом мире у нас появились Юлий и Атилия. Дургал каким-то образом победил нашу скрытую болезнь. Разве не должен я быть ему вечно благодарен? Я благодарен — и молчу.
Мы как изгнанники на чужом берегу. Судно, на котором мы прибыли, разбилось. Никто не знает обратной дороги. Некоторые даже не подозревают, что она есть. Если бы Дургал погасил мои воспоминания, сейчас мне было бы легче. Он должен был учесть это. Но я знаю все. Да, себе я могу сознаться, что солнце за горизонтом — это чужое солнце, а одна из бесчисленных звезд там, наверху, — родина. Но однажды преодоленный путь никогда уже не сделать непреодолимым. И я верю, что наши внуки и правнуки, правнуки наших правнуков вернутся однажды в наш великий, прекрасный, вечный Рим. Ибо Рим вечен, и безразлично, какое солнце светит над ним.
И все же… Мы живем иначе. Мы не можем делать то, что делали наши отцы. Мы не можем предпринять военную экспедицию — нам некого завоевывать. Мы стали другими. И наверно, об этом говорил Дургал: разные пути ведут к общей цели. Если бы я знал, что он понимает под целью!
Знаю: наши потомки будут, как истинные римляне, готовиться в дорогу домой основательно, предусмотрительно, твердо; но кто укажет им эту дорогу, если я промолчу? Никто. Это продлится сотню поколений, сказал Дургал; но я лучше знаю римское упорство: мы приедем домой или прилетим, как он выражается, гораздо раньше.
Вернется ли он сюда? Во всяком случае, вернутся его братья. Они знают дорогу. А может быть, сыны Рима — здесь или на родине — найдут ее раньше их? Этого я никогда не узнаю, но как бы хотелось узнать!
Есть еще одна причина, заставляющая меня писать. Конечно же, он будет искать эти записки — он в первую очередь! Он должен узнать, каков мой приговор. Возможно, он назовет меня неблагодарным глупцом, но мне его хваленая мораль представляется уязвимой. Мы не бараны, которых можно перевозить куда угодно и как угодно. С другими, как и со мной, он должен был бы действовать убеждением, а не принуждением, я не верю, что ие нашлись бы колонисты-добровольцы.
И об этом надо написать, об этом прежде всего.
Переливающаяся всеми цветами радуги птица кварра затянула свою песню. Все ярче становилась светлая полоска вдоль пологих холмов на востоке. Облака зависли на небе, бледнее сделалось сияние звезд. А где же серп луны? Проглочен одним из облаков.
Все сильнее запах цисталлы. Он вытесняет мои грезы об Испании. Для нашего поколения и для следующих самое лучшее жить не думами о прошлом, а зорче смотреть в будущее. Мы сами все должны делать по-новому. Тогда в нашу судьбу не вмешается Дургал. Поэтому я никому ничего не буду рассказывать, только опишу все, как было. Сегодня же вечером и начну. Пусть лишь правнуки наши узнают, что же в самом деле произошло. А для нас важно другое. И если наши праправнуки по-настоящему возьмутся за поиски нашей родины, они ее найдут. Обойдутся, если будет надо, и без Дургала.
— Тебе не спится?
Я не слышал, как подошла Кассия. Она смотрела на меня озабоченно. Мне показалось — в ее локонах появилась седина. Да, стареем. Время передавать эстафету жизни молодым.
— Хочу посмотреть на восход солнца, — солгал я. — Как дети?
— Спят. Ну что же, давай смотреть на восход солнца. — По тому, как она улыбнулась, я понял, что она видит меня насквозь. Наверно, она давно знает всю правду. Я никогда не спрашивал ее об этом. Так лучше.
Над горами поднялся огненный шар солнца, залил горизонт морем пылающего света. Новый день занимался на нашей новой родине.
НИМБ
Жером Вертело потупил глаза, потом мгновенно поднял их и посмотрел на соседей, которые уставились на него. Некоторые не отводили взгляд даже тогда, когда он смотрел прямо на них. Горячая волна удовольствия заструилась по спине Вертело, пробралась по коже вниз, к колену. Такое же чувство, и в эту минуту Жерому было приятно вспомнить о нем, охватило его однажды, когда тетя Одиль положила руку ему на штанину и удивленно воскликнула:
— О, мсье становится мужчиной!
Вертело снова опустил взгляд на газету. Буквы плясали перед глазами. Он все никак не мог побороть смятение и сладостное чувство гордости. Да и желал ли? Ему хотелось насладиться этим мгновением, слишком быстро привыкает человек к хорошему. Даже не поднимая глаз, он знал, что все пристально смотрят на него, он был здесь единственным высокопоставленным лицом, не только в этом вагоне, но и во всем метро. Завтра утром перед его домом тоже остановится лимузин, шофер почтительно сдернет с головы кепи и распахнет перед ним дверцу…
Ему очень хотелось полюбоваться собой, но, входя в вагон, Жером, смущенный тем, как почтительно
