нобелевский лауреат Майкл Кравчук будет мотаться с дорогими кожаными чемоданами по международным конгрессам, таская в кармане Олину фотографию... Как я понимаю мистера Куинза!
Но сэра Уильяма я понимаю еще лучше. Ни мне, ни Оле ничто не грозит, и Миша Кравчук мне вполне симпатичен. Жаль только, что они путают все на свете, принимают одно за другое. Портрет в три четверти и Оля, портрет в три четверти и юная Маргарет Куинз... Чувства порождают слепоту. И они же порождают прозрение.
Еще немного, и я стану философом. Наваждение, сгинь!
- Как же вы назвали статью, профессор,- спросил навязчивый Майкл Кравчук,- ту, которую так и не написали?
Боюсь, что он хотел дать это же название их совместной статье, чтобы со всеми удобствами въехать в историю науки.
Профессор тряхнул головой, он тоже сбрасывает с себя наваждение.
- Как я ее назвал? - переспросил он, только сейчас понимая смысл вопроса.- Никак! У статьи было все, кроме названия. Черт побери, придумать термин оказалось труднее, чем открыть явление! Я как-то говорил на эту тему с профессором Расселом...
А я-то думал, что Рассел - современник Фарадея и они вместе построили электрическую машину.
- ...И он рассказал мне историю о том, как Фарадей придумывал свои 'катоды', 'аноды', 'электроды' и 'ионы'. Фарадей, должен сказать, вложил в это дело ужасно много сил.
Ага, Фарадей, значит, все-таки участвовал в этом деле.
- Название мы придумаем, что за проблема,- напирал на Бризкока прямолинейный сэр Кравчук, ослепленный жаждой близкой славы.
Выходить на арену лучше всего в тот момент, когда соперник ослеплен.
- Вы говорили о кирпичиках, заложенных в фундамент гармонии, об элементах, которые в каких-то сочетаниях образуют то, что может быть обозначено как прекрасное, если я верно вас понял.- Я начал блестяще, не правда ли? И продолжал не хуже: - Уверен, что в русском языке можно отыскать подходящие слова для определения этих элементов. А также в латыни, если идти по стопам Фарадея...
- Если по стопам Фарадея, то в греческом...- прошептал страдальчески Кравчук, но такие булавочные уколы уже не могли задеть меня.
- А также в латыни и греческом. Но сейчас ученый мир поголовно переходит на английский, и я предлагаю вам английский термин, что будет справедливо, если учесть, где впервые наблюдался обсуждаемый нами феномен.Я изящно поклонился Бризкоку и выждал паузу.- Товарищи и джентльмены, я предлагаю вам образовать от английского слова 'бьюти', равнозначного русскому слову 'красота', строгий и изящный термин 'бьют'. Этим термином можно обозначать и обнаруженное нами явление, и те самые кирпичики, о которых...
Тут я вынужден был замолчать, потому что определять явление - не мое дело. Подобрал хорошее слово, и хватит.
- Да-а... - протянул Кравчук.- Можно и так... А можно и не так...
- Мне нравится,- сказал сэр Уильям.- Принимаю. Заметано?
Теперь им не отвертеться. Теперь в этой самой 'Нейчер' им придется дать сноску: настоящий термин предложен советским (лучше - крупным советским) журналистом... Или что-то в этом духе. Но уже фамилию, имя и отчество будьте добры - полностью, без всяких там К. Г. Одна такая сносочка выводит находчивого и умного человека на торную дорогу истории. А другой пишет репортаж за репортажем, и все без толку.
- Бьюты как носители гармонической информации... эстетического начала... нет, фундаментальных свойств прекрасного в объективно существующем...- Миша уже формулировал по-научному косноязычный заголовок.
- После, после,- перебил его Бризкок, спрятал трубку в карман и открыл дверь в вагонный коридор.- Одна из носительниц бесчисленных бьютов, надо полагать, давно уже переоделась, и мы можем вернуться в купе.
Мы вернулись в купе. Сменив розовое на голубое в цветочек, очень домашнее, но не интимное, и сохранив при этом весь свой неисчерпаемый запас бьютов, наша попутчица уютно пристроилась на нижней полке и глядела в окно. Бризкок галантно поклонился ей и, испросив разрешения, сел рядом. Я же протиснулся к столику напротив и тоже сел. Миша остался стоять в проходе, загораживая своей костлявой фигурой дверной проем.
- Отчего вы не садитесь? - спросило теперь уже голубое в цветочек созданье.
Миша потер руки, пригладил шевелюру и сел рядом со мной.
Я перевел взгляд на мою визави. До этого я видел ее входящей в купе, против солнца, и мог различить лишь контуры фигуры и цвет одежды. Теперь она сидела напротив, в мягком рассеянном свете раннего вечера, и смотрела на Мишу Кравчука, чуть улыбаясь ему, как бы поддерживая этого растерявшегося от ее присутствия большого неуклюжего человека, который - она это наверное знала - теряется в обществе всякой молодой женщины.
Лицо ее было обращено ко мне в три четверти - ох, этот любимый фотографами ракурс!
Я попытался встать, но столик мешал мне. Я провел рукой по лбу, поставил локти на стол, подался вперед и, с ужасом думая о том, как я выгляжу со стороны, чувствуя, как потеют ладони и заливается краской лицо, выпалил удивительно емкую и глубокую по мысли фразу: - Это вы!
- Это я,- сказала она.- Меня зовут Елена.
- Это не она,- прошипел Кравчук и опять двинул меня в бок. - Ослеп, что ли,- это совсем другая.
- Это не она, Константин,- повторил профессор.- Оля не она, Маргарет не она, мисс Елена тоже не она. Господи, да неужто вы не поняли! Это быоты, они резонируют с вашими рецепторами, и только-то! Не повторяйте моих старых ошибок, Константин.
И это он мне! Мне, который любит Олю и только ее! Который все понял первым, без профессоров и кандидатов! Который придумал для них само слово 'быоты', а они теперь им пользуются направо и налево...
- Это не она,- нехотя согласился я.
- То есть как это не она? - возмутилась Елена.- Это я!
Отвернулась и демонстративно стала смотреть в окно.
В профиль она так же хороша, как в три четверти, клянусь вам.
Бьюты работают, так и хочется скаламбурить, безошибочно бьют в любом ракурсе, они бьют с любой точки, если только есть во что бить. Если в вашей душе есть струна, которую они задевают. Назовем это для ясности резонансом.
Дорогой профессор Бризкок, я хотел бы обрести мудрость раньше, чем годы мои покатятся под откос. Я хотел бы иметь на старости лет такой пустяк, как душевное спокойствие. Мои ошибки никуда от меня не уйдут, но я хочу поучиться на ваших, пожалуйста, разрешите мне это, профессор. Скажите, где сегодня Маргарет Куинз? Где была она все эти годы? Виделись вы с ней? Каково вам без нее? И главное, скажите мне, профессор,- как ей жилось все эти годы, знаете вы об этом хоть что-нибудь?
Я люблю Олю.
ОТКРЫТКА С ВИДОМ НА ПРИВОКЗАЛЬНУЮ ПЛОЩАДЬ
Маргарет, мой друг, безликие города как безликие люди - скучны и похожи. Из них не выжмешь и капли той эссенции, которая способна прожечь душу. Впрочем, с людьми мне везет. Милые люди в отвратительных городах. Редко наоборот. Я не мог бы здесь жить, каждый день видеть эту площадь с памятником, серый вокзал, кирпичную и бетонную скуку домов, выстроившихся по линейке,это еще хуже военного парада. Простите мне ламентации, я не в духе, ничто, меня не оправдывает, даже мой возраст: в моем-то возрасте пора научиться принимать жизнь такой, какова она есть.
Сегодня же возвращаюсь к Бернару и О'Бумбе, которых бросил ненадолго. Уж они-то не тратят слов попусту, и если шлют вам приветы, то от чистого сердца и без всяких сантиментов. Буду следовать их примеру.
Ваш Уильям
Боже, как я устал.
Глава 8
Позвольте представить - группа любителей инструментальной музыки На стоянке такси у вокзала, сбоку от обязательного памятника, на который в околовокзальной суете никто не обращает внимания, и только станционное начальство помнит вообще о том, что памятник здесь, потому что надо за ним ухаживать, обсаживать клумбами, а зимой расчищать
