тела освободиться их объятий паутины.
Вскоре она, получив несколько ядовитых укусов и запутанная в плотный кокон, была оставлена в покое – если не считать тонкой нити, с помощью которой пойманного врага приклеили к последнему уцелевшему куполу.
А оставшаяся акула все еще продолжала гоняться за «воздушными шариками».
Но вот, наконец, весь воздух впитался в «крышу» подводного мира, и огромная рыба развернулась в поисках новых жертв. Паучок в центре тонущей паутины призывно замахал лапами, привлекая к себе внимание. Акула приняла вызов и начала стремительный разбег.
Двадцать метров, десять, пять – паук метнулся в сторону, акула извернулась и громко лязгнула челюстями. Восемь мохнатых лапок, кружась в воде, словно осенние листья, разлетелись в стороны, а болотный житель бесследно исчез.
Найл испуганно охнул, опять с силой вцепившись в соседнюю лапу. Один из пауков прислав прощальный импульс, прыгнул в воду и поплыл к опустевшей сети.
Акула заметила его, описала широкую дугу, помчалась, часто изгибаясь, к новой добыче. Нет, паучок успел добраться до края паутины, юркнул за него, и хищница промчалась рядом, загнув движением воды край невесомой ткани.
Болотный житель, пока рыба-убийца готовилась к новой атаке, хладнокровно расправил край и занял позицию в центре, выдвинув все лапы далеко вперед.
Акула начала новый разбег. До добычи оставалось двадцать метров. Десять. Пять, три, полтора – паук резко согнул все лапы, сдергивая тело в сторону, акула изогнулась…
Но изменить направление движения тяжелого тела не смогла и на всей скорости вошла в сеть, облепившись ею от носа и до самого кончика хвостового плавника. Болотный житель испустил мощный импульс облегчения, ясно выдавший, какого усилия воли стоила ему эта игра в быстроту реакции и погнался за дергающейся рыбой, торопясь сделать из нее плотный кокон к ужину. Как и любые другие воины разных племени и народов, здешние обитатели так же любили устроить пышный пир после блестящей победы над сильным и опасным врагом.
Корабли стояли у причалов. Изящные, подтянутые. Паруса плотно подвязаны к поперечным балкам, а сами балки закреплены вдоль корпуса на прочных растяжках.
Трюмы были полны корзинами с фруктами, в тяжелых бочках плескалась вода – но они все равно стояли у причалов!
Сколько же времени требовалось им на раскачку! Они, вообще, собирались выходить в дорогу, или нет?!
Найл возмущенно ударил кулаком о ладонь и проснулся.
Полка его покачивалась над самой водой – купол никак не мог удержать всех забравшихся в него болотных жителей вместе с их плотно набитыми животами.
Обожравшиеся до отвала восьмилапые вот уже сутки не имели сил двигаться. Только огромное усилие воли и явная угроза смерти от удушья заставляли их совершать короткие прогулки до колодца и обратно. Поменяв воздух, они снова надолго замирали в блаженной истоме.
– Сговорились они, что ли? – пожал плечами Найл, привычно упал в воду и поплыл к колодцу. Хоть на солнце, да на свежем воздухе полежать, пока они все тут в себя приходят.
Вообще-то, пищеварение у подводных обитателей было не «ах». Уж что-то, а повадки и свойство организма пауков Посланник Богини знал великолепно. Обычный, наземный паук, сожрав, а точнее – выпив добычу, пусть даже вдвое больше себя размером, переваривал ее в течение считанных часов. При этом на спине восьмилапого обычно начинал проступать на спинке брюшка четкий белый рисунок. У некоторых рас – например, у крестоносцев – один общий. Бывает, в виде креста, бывает, в виде буквы «W», или какой- нибудь еще. Но у большинства пауков такие рисунки свои, индивидуальные.
Чем более яркий рисунок – тем сытнее живет паук. Все равно как у людей избыток пищи откладывается в виде жира под кожей. Вот только у восьмилапых это не жир, а плотные белые кристаллики.
В детстве отец рассказывал, что если у убитого паука вырезать со спины эти кристаллы, то хранить их можно невероятно долго.
Брошенные при необходимости в воду, они давали очень питательный бульон. В дальнем походе эти кристаллы можно просто сосать…
Однако убедиться в справедливости советов Найлу ни разу в жизни так и не довелось – добыть хоть одного паука до попадания в город он не смог.
Паук, накопивший на спине яркий рисунок, мог обходиться без пищи больше года, при этом рисунок его постепенно бледнел, пока не исчезал вовсе. А мог и продолжать питаться хоть каждый день, пополняя спину яркими красками – ничего плохого с его «припасами» от этого не происходило.
То, что болотные жители за сутки так и не смогли усвоить две акульи туши, свидетельствовало об их общем нездоровье. Хотя, конечно, он привыкли питаться небольшими рыбешками – каждый день по чуть- чуть – и большая обжираловка за раз оказалась для слабых желудков непосильной ношей.
Найл повалялся с полчасика на спине, греясь в лучах еще нежаркого утреннего солнца, потом перекатился на живот, решив прогреть мокрую спину.
Тепло приятно растекалось по телу, и даже убийственные запахи, поднимающиеся от горячих гнилых водорослей не могли испортить его наслаждения. Вот только сон никак не шел – и так спал слишком много в прошедшие дни.
– Посланник, ты где?
Найл удивленно приподнял голову.
– Ты где, Посланник?
– Никак про меня вспомнили? – усмехнулся правитель. Неужели кровь наконец-то отлила от желудка к мозгу, и вы вспомнили о нашем уговоре?
– Мы готовы идти с тобой к морю, если ты станешь ставить колодцы в два ряда на расстоянии одного ныряния друг от друга.
– Как это «в два ряда»? – насторожился правитель. Сперва туда, потом обратно? Я назад возвращаться не хочу!
– Можно двигаться «змейкой», от одного ряда к другому.
Смысл предложения восьмилапых сводился к тому, чтобы один ряд находился на расстоянии одного нырка от другого, и в каждом ряду колодцы тоже стояли в «нырке» один за другим.
Таким образом получалось нечто вроде перекрестной страховки – закрытие любого колодца в любом месте никак не прерывало возможностей передвижения от одного участка к другому.
– Хорошо, – согласился Посланник Богини: лучше уж движение «змейкой», чем никакого. Но только выступаем в путь немедленно!
Впервые за прошедший месяц Найл спал на открытом воздухе. Ни один из путешествующих пауков не имел купола, все единодушно постановили провести двойную дорогу из колодцев как можно дальше от берега, а уж потом разделить новые богатые угодья между собой.
Надо сказать, что Найл, как опытный Смертоносец-Повелитель приложил некоторое желание к принятию именно такого решения, но болотные жители его участия в общей свалке просто не заметили, и считали результат обсуждения своим, и только своим собственным выбором.
Один «нырок» паука-водолаза составлял около трехсот метров. С учетом «зигзага» от дорожки к дорожке, получалось, что каждый колодец соответствовал удалению от берега на очередные сто пятьдесят метров. Десять колодцев – полтора километра.
Набравшись некоторого опыта, правитель научился пробивать дыры в плавучей «крыше» мира за считанные минуты: двое болотных жителей просто разгоняли его в выбранном месте, и он вытянув вверх руки с обнаженным мечом, проскакивал рыхлый слой, как выпущенный в деревянную стену арбалетный болт. А уже потом, сверху вниз, расширял отверстие до нужного размера. Выскочившие на поверхность пауки быстро закрепляли края паутиной, и они плыли к следующей намеченной течке. На каждый колодец уходило от силы полчаса. Десять колодцев – пять часов. Десять часов – три километра. За день, если изображать живую иглу по шестнадцать часов в день, удавалось преодолеть пять километров.
После такого дня Найл мгновенно засыпал на мягких, хотя и мокрых, белых приколодезных кругах, и уже не замечал ни холода, ни ветра.
