заложив руки за спину, и отдавал приказания.
— Смерть им! — взревели все, кто был возле баррикады. — Смерть убийцам!
Схватив оружие, горожане перескочили баррикаду и побежали к батарее. Однако немало оказалось и тех, кто остался на месте и вообще утратил некоторую часть своей решительности. По наступающим открыли частый ружейный огонь, а потом откуда-то сбоку, от моста через Сену, ударила другая батарея. Понеся страшные потери от картечи, бунтовщики кинулись назад.
То же самое наблюдал Дюпон из окна здания Конвента. Вот только видно ему было больше, и удовольствия картина не доставляла. Бонапарт с помощью пары десятков орудий, которыми ловко манипулировал, легко расстреливал толпу. Такого не делал еще никто! Шрапнель проносилась по улицам, оставляя горы трупов, раненые корчились в агонии. Толпа бежала, но оставались бойцы — те, которых долго готовили к мятежу. Они занимали здания, пытались меткими выстрелами выбить прикрытие артиллеристов и отчаянным рывком захватить орудия. Пока у них ничего не получалось — генерал умел действовать не только пушками. Пехота и немногочисленная кавалерия, маневрируя, уверенно защищали главную убойную силу.
«Кого я вытащил на сцену? — думал Дюпон. — Он симпатичен мне лично, этот молодой еще, сосредоточенный, даже угрюмый человек. Его жестокость я готов оправдать — промедление привело бы к куда большей крови. Но уж больно уверенно он действует… Что за предмет у него имеется?»
Бонапарт всю ночь готовился к этому бою. Пушки, к счастью, удалось доставить, хотя мятежники и предприняли попытку их захватить. Однако они не успели собрать достаточное количество людей — артиллеристы, как им и приказывали, спешили. За это время генерал изучил карту Парижа, с которым и так был неплохо знаком, и сразу выделил опасные направления, предсказал, по каким улицам будут двигаться главные силы бунтовщиков. Битва еще только начиналась, но Дюпон уже понимал: Бонапарт победит. Это было очень хорошо для дела, но корсиканец несколько пугал своей хваткой.
— Красавец, а? — Сзади к Дюпону подошел Баррас. — Смотрите, как стоит. И командует — любо- дорого посмотреть! Адъютант не успел доложить обстановку, а он уже все понял и отдал приказ, короткий и ясный! Вы мне просто сокровище какое-то подсунули, мсье Дюпон!
— Никого я вам не подсунул! — с некоторым раздражением ответил тот. — Баррас, я понимаю вашу радость, но разве вы не видите сотни искалеченных, разорванных на куски людей? И что скажет Франция?
— Они слишком далеко зашли! — Баррас, не пугаясь пуль, высунулся в окно, с явным наслаждением наблюдая за картиной боя. — Буржуа должны знать свое место! Роялистов я бы и сам с удовольствием перестрелял, эти звери, дай им только власть, припомнят нам все. А Франция… Франция пусть говорит что хочет, пока она только говорит. Тем более, я знаю французов. Они ценят победителей. Наши враги, проиграв бой, потеряют большинство приверженцев и поддержку народа. А вот этот Бонапарт запомнится им именно как триумфатор! Просто улицы надо отмыть от крови, но это мы умеем. Кстати, он позволяет толпе разбежаться, вы заметили? Пушки бьют туда, где оказывается сопротивление.
— Я вижу, что он не зверь. Но если нужно — он пройдет и по вашему трупу, Баррас.
Повернувшись, Дюпон вышел из кабинета. Баррас задумался на минуту, потом уселся за стол и стал вычерчивать на листе бумаги какие-то схемы. Пора было думать наперед, как воспользоваться победой и что делать с триумфатором.
В особняке Богарне, между тем, наконец узнали подробности происходящего в центре города. Новости принесли несколько гостей из числа аристократов, и новости были для них скорее печальными: все они в глубине души сочувствовали мятежникам.
— Но чего хотели эти буржуа?! — Богарне схватилась за сердце. — Я еще могу понять, когда на штыки кидаются бедняки. Но мои добрые парижане! Пусть им не нравился король, пусть они считали, что у дворян слишком много прав, но теперь-то свобода и равенство!
— Думаю, им не нравился Баррас и то, как он разграбляет свою страну, — прошептал за ее спиной знакомый голос.
Богарне с испугом обернулась и увидела появившегося Колиньи. Он поцеловал ей руку, незаметно подмигнул и отошел к другим гостям. Жозефина перевела дух и тут же едва не вскрикнула — рядом с ней оказалась Мари.
— Девочка моя, как же ты иногда умеешь подкрасться! Ты слышала? — шепотом спросила она. — Этот Колиньи просто ненавидит моего Барраса.
— Колиньи кажется мне непростым человеком. — Мари говорила искренне. — Мне было бы легче, если бы вы реже его приглашали.
— Приглашала?.. — Богарне прикусила губу. — Ох, главное, что войска правительства побеждают. Всем руководит этот… Ты не запомнила фамилию?
— Наполеон Бонапарт, — подсказала Мари. — Герой и генерал, еще очень молод. Я случайно с ним знакома.
— Надо обязательно пригласить его после победы. Вообще надо устроить банкет! — Мысли Богарне свернули в привычное русло. — Так, подожди… Но ведь Анны нет! Где та твоя родственница?
— Да что-то задерживается, — признала Мари, не сдержав обиженной гримасы. — Пойду постою у дверей, она вот-вот должна быть.
Предчувствие не обмануло девушку — новая служанка уже входила в ворота. Это был Антон Гаевский, пятнадцатилетний подросток, который еще совсем ребенком сбежал из отцовского дома в Европу в поисках приключений. К тому времени, как его встретил Дюпон, Антон успел проникнуться идеями французской революции и совершенно не собирался домой, лишь иногда посылая родителям весточки. Россию он теперь считал тюрьмой и деспотическим государством, а Францию — самой прекрасной страной в мире. Гаевский заинтересовал Дюпона, потому что оказался явным беспредметником. Промышляя не воровством, а мелким жульничеством, он переодевался то в женщин, то в стариков и делал это совершенно виртуозно. Слишком виртуозно даже для опытного актера. Гаевский буквально становился тем, кого играл. Особенно поражала его способность менять голос. Он мог говорить и как ребенок, и как женщина, и как матрос — пропитым хриплым басом. Все это давалось беспредметнику удивительно легко.
— Привет, крошка! — поздоровался с Мари Гаевский, хотя сам был лишь ненамного выше ростом. — Начальник подсунул мне паршивую работенку, но хоть ты иногда будешь приходить.
— Голос измени! — потребовала Мари. — А работенки и у меня бывают такие, что самой противно. Что в городе? Ты ведь наверняка прошел мимо Конвента?
— Там страшно. — Антон послушался и теперь говорил женским голосом. — Правда страшно. Толпа уже разбежалась, но драка продолжается. У восставших есть резервы, я видел, как они подтягивали их к церкви. Но и этот корсиканец хорош! Его пушки просто виртуозно стреляют.
— И все-таки Баррас победит, — облегченно сказала Мари. — Что ж, это прекрасно. Идем, я представлю тебя хозяйке.
Богарне понравилась стройная, чуть смуглая брюнетка с серыми глазами. Жозефина немного поговорила с девочкой, и Гаевский рассказал ей заранее придуманную историю. В Провансе, как и во многих районах Франции, действовали многочисленные банды, и сирот по всей стране хватало.
— Пусть остается, — решила Богарне. — Мишель, расскажи Веронике про ее обязанности.
Не успел еще Гаевский уйти, как в комнате появились Колиньи и графиня Бочетти. Жозефина чуть поморщилась: она не любила обоих. Но Колиньи имел компрометирующие ее письма, да и вообще был страшным человеком. Итальянка же, недавно появившаяся в Париже и блиставшая в салонах, пришла сегодня с ним, в результате приходилось терпеть обоих.
— Боюсь, Мари, мне придется поговорить с ним. Иди, развлеки эту Бочетти.
Колиньи сразу шагнул навстречу Жозефине и отвел ее в сторону.
— Быстро отвечай: что ты знаешь об этом Бонапарте и, самое главное, с чего это Баррас назначил его командовать усмирением мятежа?
По тому, как больно стиснули ее локоть пальцы Колиньи, Богарне поняла, что тот сильно чем-то расстроен.
— Я ничего не знаю о нашем спасителе, — язвительно сказала она. — И Баррас, кажется, при мне о нем никогда не упоминал. Хотя постойте… — Она сделала вид, что припоминает. — Вот! Говорят, он корсиканец!
