против узости выбора средств и превращает самого себя в материал для творчества. Он перестает быть с ним разделенным и становится частью своей картины. Это очень честно. Всем сейчас нужны только подлинники, а перед вами – абсолютно достоверная история. Перевоплощение снято на видео и выдается покупателям как сертификат подлинности его картин.
– Я хочу сказать вам, что, наверное, каждый в своей жизни хоть раз испытывал ослепляющую силу ярости. Образуемый при этом поток энергии уникален. Он сильнее, чем все, что я испытывал в жизни. Сильнее, чем секс, сильнее, чем прыжок с парашютом, чем автоавария, проигрыш в казино и зарабатывание огромных денег. Мне сейчас уже пятьдесят шесть, и здоровье мое, к сожалению, мне уже не принадлежит – доктора держат меня в ежовых рукавицах, и теперь у меня одни лишь воспоминания, но я многое бы дал за то, чтобы испытать чувство подлинной, ослепляющей ярости хотя бы еще раз. Но нет, не могу, – засмеялся Волков. – Слабое сердце.
– Вам тоже выпало испытать это чувство?
– Много лет назад мы рвали с моей тогдашней женой нашу счастливую жизнь в клочья, и я сиганул с моста в Неву. Наверное, я должен бы был умереть, но моя ярость дала мне столько сил, что я не утонул в ледяной воде, не разбился, выбрался на берег и, как видите, остался жив.
– Прекрасный пример ослепляющей ярости, – с восторгом согласился Виктор.
– Когда у вас официальное открытие?
– Э-э, – замялся Виктор. – Через неделю.
– Прекрасно.
24
Слепо шаря по незнакомым полочкам, Евдокия обыскивала кухню Тимура в поисках чая и опасливо косилась на подругу. Ида безучастно стояла у окна, глаза ее были красны от слез. За окном, в гулком колодце двора слышались детские голоса, где-то совсем рядом гудел проспект, а в окне мансардного этажа напротив стоял пожилой мужчина в спортивных брюках и майке и с интересом посматривал на незнакомых женщин. Кенар Монтекристо залился поспешной трелью. Чайник на плитке издал победный свисток и выпустил струю пара. Евдокия отыскала пачку «зеленушки» Самаркандской чаеразвесочной фабрики, сполоснула заварочник и плеснула кипятка.
– Пойдем, что ли? – неуверенно спросила она, поставив на подносик чашки, ложки и плошку с засахарившимся медом.
– Оставь. Попьем здесь. Вообще-то, мне лучше выпить.
Лыжница прокралась на цыпочках в комнату и вернулась оттуда с недопитой бутылкой коньяка.
– Нашла у него.
Ида безучастно кивнула, и Евдокия налила ей в кофейную чашечку.
– Странно, а я здесь впервые, – медленно сказала Ида. – Два года они были вместе, а я так и не удосужилась узнать, как они жили.
– Да уж, житие не аховое, – засокрушалась Лыжница, рассматривая хлопья потолочной пыли над кухонным столиком.
– Что она делает?
– Сидит на корточках на полу и смотрит на картину.
– Что за картина?
– Какие-то мужики на лошадях. Жутковатая. Я мельком видела.
– Мы все так виноваты перед ним.
В прихожей запел входной колокольчик. Женщины встрепенулись и побледнели. Лыжница опасливо выглянула в коридор.
– Кто бы это мог быть? – прошептала Ида. – Открой.
За дверями стоял широкоплечий улыбающийся молодец, в руках у него скрипел гигантский букет ярко-алых роз.
– София Штейн здесь живет? – торжественным голосом поинтересовался он у подозрительно косящейся тетки.
– А вы кто ей будете? – поинтересовалась Лыжница, прикрывая на всякий случай дверь.
– Я никто, – успокоил ее парень. – Передайте ей.
Он сунул Лыжнице в руки огромный букет и присовокупил белый конверт без надписи.
– Кто там? – послышался из комнаты хриплый голос Сони.
Лыжница закрыла дверь, вошла в комнату и положила цветы у ее ног.
– Письмо тебе, деточка.
Соня вскрыла конверт – внутри оказался кусок плотного картона.
ГАЛЕРЕЯ «СВИНЬЯ»
ПРИГЛАШАЕТ ВАС НА ОТКРЫТИЕ ВЫСТАВКИ
«Я Р О С Т Ь»
В нижней части приглашения имелась приписка, сделанная шариковой ручкой:
Дорогая Соня,
я всегда эмоции личные меняю на наличные.
В. Т.
Соня повертела приглашение в руках и безразлично бросила на пол. Она поднялась на ноги, посмотрела на розы и, разозлившись, захотела швырнуть ни в чем не повинные цветы в окно. Передумала, снова уселась перед надувным матрасом, взяла неподвижно лежащую руку Тимура и уткнулась в нее лицом. От руки пахло каким-то лекарством. Порывшись в карманах, Соня вытащила белый, пахнущий старыми вещами шелковый платок и стала бережно оттирать ладонь: не грязь – масляная краска въелась в кожу и не поддавалась, даже смоченная ее слезами.
Тимур болезненно вздохнул и наконец открыл глаза.
