времени вспыхивали.
– Что это? – слабо спросила Бенита, боясь ответа.
– Матабелы, которые бегут за нами, – ответил ей отец, – вернее, отряд их самых быстрых бегунов. Это блестят копья. Теперь, любовь моя, вот что, – продолжал старик, идя рядом с нею. – Они догонят нас раньше, чем мы успеем добраться до Бомбатце: их лучшие бегуны могут пробежать пятьдесят миль в случае нужды. Но мы впереди их – и догнать твою лошадь они не в силах, уезжай и предоставь мне позаботиться о себе.
– Ни за что, ни за что! – вскрикнула она.
– Ты должна сделать это и сделаешь, – ответил старик. – Я твой отец и приказываю тебе слушаться меня. Не думай обо мне. Я могу спрятаться и спастись, или… Ведь я стар, моя жизнь окончена, а у тебя все впереди! Прощай, поезжай же, – и он выпустил из рук ремень ее седла.
Вместо ответа Бенита остановила лошадь.
– Ни одного шагу не сделаю, – сказала она, сжимая губы.
Старик принялся бушевать. Он называл ее непослушной, непочтительной дочерью, и видя, что эти средства не действуют, начал умолять ее почти со слезами.
– Отец, дорогой, – проговорила Бенита, наклоняясь к старику, шедшему рядом с ней, так как теперь они снова двинулись вперед. – Ведь я сказала тебе, почему мне так хотелось бежать из Бомбатце, ведь сказала. Я подвергла свою жизнь опасности, чтобы только когда-нибудь не остаться вдвоем с Джекобом Мейером. И я скажу тебе еще одну вещь. Ты помнишь мистера Сеймура? Я не могу смириться со случившимся, совсем не могу, а потому, хотя, конечно, мне страшно, мне все равно, что будет со мною. Нет, нет, мы вместе спасемся – или вместе умрем! Но лучше, конечно, постараться спастись. Отец, пожалуйста, пойми, что я совсем не хочу живой попасться в руки дикарей.
– О, как могу я? – задыхаясь, сказал он.
– Я не прошу тебя об этом, – продолжала Бенита. – Я сама распоряжусь собой. Только если я промахнусь… – И она посмотрела на отца.
Старик уже сильно устал. Он, задыхаясь, с трудом поднимался на крутой откос и то и дело спотыкался о камни. Бенита это заметила, и соскользнув с седла, заставила его сесть на лошадь, сама же бежала рядом с ним. Когда Клиффорд немного отдохнул, они опять поменялись местами. Миля за милей оставались позади их. Наконец, когда оба совершенно истомились, они попробовали было ехать на лошади вместе, Бенита сидя впереди, Клиффорд сзади ее. Вьюк был давно сброшен. Но утомленное животное не могло нести двоих седоков и, сделав несколько сот ярдов, споткнулось, упало, с трудом поднялось на ноги и остановилось.
Беглецам снова пришлось ехать верхом по очереди.
Оставалось около часа времени до заката, а узкий горный проход виднелся в милях трех впереди. Солнце склонялось к закату, и, оглядываясь назад, беглецы видели на фоне пылающего диска абрисы темных фигур, широкие копья тоже казались красными, точно окровавленные. Клиффорд и Бенита слышали даже насмешливые крики дикарей, которые предлагали им сесть, позволить себя убить и избавиться, таким образом, от тревоги и беспокойства.
Теперь матабелы были на расстоянии менее трех ярдов от них, а до прохода все еще оставалось около полумили. Прошло пять минут. Тропинка стала очень неудобной, лошадь поднималась медленно. Ехал Клиффорд, Бенита бежала подле него, держась за переносной ремень. Она оглянулась. Дикари, боясь что их жертвы укроются за горой, бросились вперед… А лошадь не могла бежать быстрее…
Один матабел, высокий малый, опередил остальных. Еще через минуту он был в сотне шагов от белых, ближе к ним, чем они к проходу. В это время лошадь остановилась, отказываясь двинуться с места.
Клиффорд соскочил с седла, и Бенита указала рукой на матабела. Старик сел на камень, глубоко вздохнул, прицелился и выстрелил в воина, который шел по открытом} месту. Клиффорд отлично стрелял, и хотя он был взволнован и измучен, в эту роковую минуту искусство не изменило ему. Пуля ранила матабела, он качнулся вперед и упал, потом медленно поднялся и заковылял обратно к своим товарищам, которые, встретив его, на минуту остановились, чтобы как-нибудь помочь раненому.
Эта остановка была спасением для беглецов. Она дала им время сделать последнее отчаянное усилие, броситься бегом и добежать до начала горного прохода. Но матабелы могли бы догнать их и здесь. К тому же еще недостаточно стемнело, и преследователи вскоре нашли бы их.
Действительно, дикари, уложив своего раненого на землю, с криком бешенства кинулись вверх за беглецами. Их было человек пятьдесят или еще больше.
Отец и дочь двигались через проход. Бенита была на лошади. На расстоянии ярдов шестидесяти от белых были матабелы, сбившиеся в плотное ядро. Старую дорогу окаймляли отвесные стены скал.
Вдруг внезапно, как показалось Бените, вокруг нее со всех сторон вспыхнуло пламя и раздался грохот ружей. Матабелы по двое и по трое падали. Наконец, их уцелело немного, дикари повернулись и побежали по узкому проходу вниз.
Бенита упала на землю – и первое, что она услышала, был мягкий музыкальный голос Джекоба Мейера, который сказал:
– Итак, вы вернулись после прогулки верхом, мисс Клиффорд, и, может быть, хорошо, что вы внушили мне мысль встретить вас здесь на этом самом месте.
ГЛАВА XVI. Снова в Бомбатце
Бенита позже никак не могла вспомнить, как они снова попали в Бомбатце. Ей рассказали, что ее и ее отца отнесли в крепость на носилках, устроенных из кожаных щитов макалангов. Когда она очнулась и оправилась, то увидела, что лежит в своей палатке близ входа в пещеру за третьей стенкой крепости- святилища. Ее ноги были стерты, все кости болели, и эти физические страдания воскресили в ее памяти все ужасы, которые она перенесла.
Пола ее палатки откинулась, и Бенита снова закрыла глаза, боясь увидеть лицо Джекоба Мейера. Однако, она почувствовала, что это был не он; девушка знала его шаги. Она слегка приподняла веки и взглянула на посетителя из-под длинных ресниц. Оказалось, что пришел не Мейер и не ее отец, а старый Мамбо.
– Привет тебе, госпожа! – мягко сказал он, улыбаясь мечтательными глазами, хотя его старое лицо под
