Книга имела большой успех, но Августа ровно Ничего не выиграла. Три года прошло со дня смерти миссис Смиссерс, и от шестисот фунтов осталось немного, хотя сестры жили очень экономно, в двух маленьких комнатках. Издержки их были огромны из-за серьезной легочной болезни маленькой Дженни.
В то самое утро, когда Августа была у мистера Мизона, она видела доктора, лечившего Дженни, который сказал ей, что ребенка надо увезти куда-нибудь в теплый климат, потому что иначе она не переживет зиму…
Везти Дженни в теплый климат! С таким же успехом доктор мог ей посоветовать отвезти ее на Луну! У нее нет денег, она не знает, как ей обернуться! Дай Бог никому не видеть любимое существо умирающим, не имея при этом денег, чтобы спасти его!
В таких тяжелых обстоятельствах Августа решилась обратиться к Мизону, который нажил сотни на ее книге и заплатил ей всего пятьдесят фунтов. Выйдя из конторы Мизона, Августа вспомнила о своем банкире.
Быть может, он выдаст ей вперед какую-нибудь сумму? Это была тяжелая задача, но Августа решила попробовать, отправилась в банк и спросила управляющего. Его не было на месте, он должен было вернуться к трем часам. Августа зашла в ближайший магазин, съела пирожное, выпила стакан молока, подождала некоторое время, потом прогуливалась по улицам до трех часов.
В назначенный час она была в банке, в отдельной приемной управляющего. Сухой, неприятного вида человек сидел перед столом. Это был не тот господин, которого Августа видела раньше. Сердце ее сжалось. Она изложила ему свою просьбу. Управляющий вежливо, с выражением сочувствия на лице выслушал ее, после чего заявил, что выдавать отдельные ссуды — не в обычае их банка, и снова учтиво поклонился ей.
Было около четырех часов пополудни. Сырой туман повис над улицами Бирмингема. Подобная погода была способна привести в уныние даже счастливейшего из смертных. Августа, мокрая, усталая, чуть не плача добралась до своей квартиры. Она вошла в комнату очень тихо, потому что единственная служанка встретила ее у дверей и сказала, что мисс Дженни после обеда сильно кашляла, а потом заснула.
В камине горел небольшой огонек, так как уголь экономили, заменяя его двумя—тремя поленьями, а на письменном столе Августы в отдаленном углу комнаты горела парафиновая лампа. Недалеко от камина, на софе, крытой красным репсом, лежала маленькая девочка; ее тоненькая и воздушная фигурка скорее походила на призрак.
Это была спящая Дженни, сестра Августы.
Августа украдкой нежно взглянула на нее. Маленькое нежное личико девочки, оттененное длинными ресницами, с красивым носиком и кротко очерченным маленьким ртом, поражало бледностью и худобой. Сон смягчил выражение страдания, и легкая улыбка покоилась на ее лице.
Августа посмотрела на сестру и в отчаянии сжала руки, спазм сдавил ей горло, и глубокие серые глаза наполнились слезами. Где достать денег, чтобы спасти сестру? Год тому назад один богатый человек, который был противен ей, предлагал Августе стать его женой. Она ничего не ответила ему. Он уехал, но если бы он был здесь, в Бирмингеме, она непременно вышла бы за него замуж! Да, она сделалась бы женой богатого человека ради его денег, чтобы спасти сестренку! Она не хочет и думать о себе, когда ее дорогая девочка умирает — умирает, потому что у нее нет двухсот фунтов.
Дженни проснулась и протянула к сестре свои ручки.
— Наконец-то ты вернулась, дорогая! — произнесла она нежным детским голосом. — Мне было скучно без тебя! Какая ты мокрая! Сними скорее свой жакет, Густи, иначе ты заболеешь, как я… — Тяжелейший приступ кашля прервал ее слова. Она кашляла так сильно, что все ее тело содрогалось и трепетало.
Августа отвернулась, сняла жакет, села на софу около сестры и взяла ее тоненькую ручку.
— Ну, Густи, как ты договорилась с печатным дьяволом? — (так невежливо Дженни прозвала мистера Мизона). — Даст он тебе денег?
— Нет, дорогая моя, мы поссорились, и я ушла!
— Значит, мы не можем уехать отсюда?
Августа была не в силах ответить и только кивнула головой. Дженни уткнула лицо в подушку и зарыдала.
— Густи, дорогая моя! — подняла она голову. — Не сердись, мне надо поговорить с тобой! Выслушай меня, Густи, милая, ангел мой! О, Густи, ты не знаешь, как горячо я тебя люблю! Бесполезно бороться с моей болезнью, я должна умереть. Хотя мне только двенадцать лет и ты считаешь меня ребенком, но я все понимаю! Болезнь сделала меня старой! — добавила Дженни после приступа кашля. — Я чувствую себя так, словно мне пятьдесят лет. Я теперь лишнее бремя, лишняя забота для тебя, дорогая моя!
— Не говори этого, Дженни, не говори! — вскричала Августа. — Ты убиваешь меня!
Дженни положила свою горячую руку на плечо сестры.
— Слушай, дорогая Густи! Я знаю, что умру. Отчего ты так боишься этого? Разве мне будет там хуже, чем здесь? Разве я буду так страдать, как страдаю сейчас, когда вижу твое горе, твои слезы? Как нехорошо больным здесь, на земле! Самое лучшее, что было в нашей жизни за все эти годы, — это твоя книга, Густи. Когда я чувствую себя плохо, когда у меня болит грудь, я начинаю думать о твоих сочинениях… У тебя большой талант, Густи, — истинный талант, и когда-нибудь ты станешь знаменитостью. У тебя могут отнять деньги, но никто не отнимет твоего таланта! Да, дорогая моя сестра, я знаю, что ты будешь великой писательницей вопреки всем Мизонам и К°. И когда у тебя будут и слава, и богатство и ты станешь еще красивее, чем теперь, когда все будут преклоняться перед тобой, я знаю, что ты вспомнишь обо мне, потому что твое сердце не может забыть меня, и о том, что я — за много лет вперед — говорила тебе перед своей смертью!
Девочка, говорившая все это с удивительной уверенностью и серьезностью для своих лет, снова закашлялась. Августа опустилась на колени перед ней, сжала ее в объятиях и умоляла ее не говорить о смерти. Дженни прижала к своей груди золотоволосую голову сестры.
— Хорошо, Густи, я не буду говорить об этом! — сказала она. — Но зачем скрывать правду? Я устала, измучилась здесь… Но мы горячо любили друг друга, и, может быть, мы могли бы… — Доброе маленькое сердечко девочки сжалось от боли.
Подавленные предчувствием близкой разлуки, сестры обнялись и горько зарыдали.
В дверь постучали. Августа отвернулась, чтобы скрыть свои слезы. Это была служанка, которая принесла чай. Августа выпила немного чаю и съела маленький кусочек хлеба с маслом. События дня лишили ее всякого аппетита. Дженни выпила чашку молока, но есть не стала. Когда служанка убрала чай и ушла, Дженни заговорила снова.
— Густи, — попросила она, — мне хочется, чтобы ты уложила меня в постель и прочла мне кусочек из «Обета Джемимы», знаешь, когда бедная Джемима умирает! Это прелесть как хорошо, мне хотелось бы еще послушать!
Августа исполнила ее желание, взяла рукопись и начала читать. В самом деле, это была самая сильная и патетическая сцена в книге, способная глубоко растрогать читателя. Августа дочитала последнюю фразу: «И Джемима протянула ему руку и сказала: прощай! Она сдержала свое обещание и, счастливая этим, пошла спать!»
— А! — прошептала голубоглазая Дженни, внимательно слушавшая чтение. — Я хочу сделать так же, как Джемима. Хотя я не давала обета, но могу тоже сказать: «Прощай!» — и идти спать!
Дженни задремала… Августа с глубокой нежностью смотрела на больную сестру.
— Она умрет!.. — прошептала бедная девушка. — Она умрет, потому что я не могу увезти ее отсюда. Как мне достать денег? Как достать?
Она закрыла лицо руками и погрузилась в тяжелые думы.
Вдруг ей пришла в голову новая мысль.
Она может опять пойти к Мизону и продать ему за сто фунтов рукопись новой книги. Конечно, этого мало, путешествие с больной сестрой потребует больших расходов. Она заключит контракт и станет работать, как другие авторы. Мизон, наверное, будет доволен возможностью закабалить ее. Да, конечно, это тяжелое, позорное рабство!
Августа вздрогнула при мысли о том, что ее талант погибнет при такой работе, — работе, которая налагает тяжкое клеймо и уничтожает всякую искру оригинальности, которая превращает человека в
