«Прощение есть, Одиссей! – продолжал голос богини. – Но прежде следует наказание. Никогда больше в этой жизни ты не станешь супругом Златокудрой Елены, никогда не достигнешь звезды, которая, однако, продолжает сиять для тебя и будет сиять для тебя сквозь туманную дымку смерти. Но смотри, когда ты пробудишься к новой жизни, чтобы твои глаза были открыты и уловили ее сияние. А теперь скажу тебе в утешение: здесь ты не умрешь, и пытки не коснутся тебя, так как смерть придет тебе от воды. Но перед смертью ты еще раз увидишь Златокудрую Елену и услышишь от нее слова любви, узнаешь сладость ее поцелуя, хотя твоею она не будет. Знай, что громадное войско идет на Кеми и с ним большой флот ахеян. Иди им навстречу и сражайся против твоего родного народа; так предопределено судьбой. Рази мечом сынов тех, с кем ты бок о бок бился под стенами Илиона; в этой битве ты найдешь смерть, а в смерти то, что ищут все люди, испытавшие объятия бессмертной Елены. Хотя люди думают, что она живет на земле, но в сущности они видят только ее тень: в долинах смерти она царит, в садах царицы Персефоны, где змей не может казаться звездою, и грех не властен разъединить тех, кто составляет одно. Укрепи сердце свое и поступи так, как велит тебе твой рассудок. Прощай!»
Так проговорила богиня из светозарного облака и скрылась, а сердце Скитальца преисполнилось радости, так как теперь он знал, что утратил Елену не безвозвратно и что позорная смерть под пыткой не грозила ему.
Было уже за полночь. Фараон крепко спал. Но царица Мериамун не спала. Она поднялась со своего ложа и, накинув на себя темный плащ, скрывавший даже ее лицо, и взяв потайной фонарь, крадучись прошла длинный ряд зал, отворила скрытую в стене дверь и стала быстро спускаться по узкой и темной секретной лестнице. На последней площадке стоял страж; она, толкнув его ногою, разбудила и показала ему большой перстень царицы Тайа с изображением Гаттор, поклоняющейся солнцу. Страж с низким поклоном пропустил ее, отворив железную калитку в стене.
Длинными ходами, уходившими глубоко в подземелье, шла царица и, наконец, остановилась у дверей небольшой сводчатой комнаты, где мерцал огонь. Там говорили мужские голоса; она с минуту стояла, прислушиваясь к ним. Незнакомцы говорили громко и злобно хохотали. Она толкнула дверь и вошла. Тут было шестеро безобразных черных негров, сидевших на полу вокруг восковой фигуры нагого человека, которую они резали своими ножами, рвали щипцами, давили тисками, кололи громадными железными иглами, применяя и другие отвратительные орудия пытки. Это были палачи, упражнявшиеся в своем деле накануне казни Скитальца, над которым им предстояло применить все свое искусство, в присутствии самого Фараона.
Мериамун прошла мимо них, держа на виду перстень, и те пали лицом ниц, не смея поднять глаз. Проходя мимо, Мериамун наступила со всей силы ногой на восковую фигуру и растоптала ее.
В противоположном конце комнаты была небольшая дверка, ведущая в другой темный проход, а в конце этого прохода стояла полуотворенная каменная дверь. У этой двери Мериамун остановилась с сильно бьющимся сердцем; из нее доносились звуки знакомого голоса, который пел:
Мериамун, слушая эту песню, невольно изумлялась мужеству этого человека, который мог петь в такую минуту перед пыткой. Она тихонько отворила дверь и вошла. Место мучений было ужасно: всюду железные крюки, цепи и всякие орудия пыток, а посреди стояло каменное ложе, к которому был прикован цепями Скиталец. На нем не было одежды, кроме узкого пояса, прикрывавшего наготу, в ногах и в голове ложа горели медные жаровни, бросавшие красные пятна света на орудия пыток, на мрачные своды и стены, украшенные изображением пыток.
Крадучись, пробралась Мериамун за изголовье Скитальца, где он не мог ее видеть, но ей показалось, что его чуткий слух уловил какой-то звук, так как он прервал свою песню и стал прислушиваться. Она стояла молча, не шевелясь, затаив дыхание и не спуская глаз с того, кого она любила, кто был для нее прекраснее всех мужчин на свете.
– Кто ты такой? – спросил, наконец, герой. – Если ты один из палачей, то приступай к своему делу! Ты мне не страшен; никакие твои ухищрения не вырвут у меня ни стона, ни звука. Но знай, что боги справедливы и отомстят за меня! Уже сейчас тьмы и тысячи войска надвигаются сюда, а суда ахеян, грозных в бою, подобно стаду хищных волков, налетят на страну эту, предавая все мечу и огню!
При этих словах Мериамун склонилась над ним, чтобы прочесть в его глазах то, что в них было написано, и облик ее отразился на медной поверхности жаровни у него в ногах. Одиссей узнал, кто стоит за его изголовьем.
– Скажи, Мериамун, царица Кеми, опозоренная жена Фараона, зачем ты пришла сюда? – спросил он. – Зачем ты прячешься от меня, встань так, чтобы я мог тебя видеть! Не бойся, я крепко связан и не могу поднять на тебя руку!
Тогда Мериамун, не проронив ни слова, обошла вокруг одра мучений и, сбросив с себя плащ, встала перед ним во всей своей величественной красоте.
– Замолчи и не вливай еще нового яда в мою отравленную ядом душу! – воскликнула Мериамун. – Я потеряла разум от любви, обезумела от бешенства и обиды… Ты спрашиваешь, зачем я пришла сюда? Я пришла спасти тебя! Но время летит, слушай! Правда, громадное войско варваров надвигается на Кеми, – хотя я не могу понять, как тебе это стало известно; правда также и то, что Фараон возвратился один, и все его войско, все всадники и колесницы поглощены в волнах Чермного моря. Горе, беды и скорбь обрушились на нас и на эту страну, но, несмотря на все это, я хочу спасти тебя, Одиссей! Я внушу Фараону помиловать тебя и послать навстречу неприятелю, но ты должен поклясться мне, что останешься верен Фараону и разобьешь неприятельское войско, кто бы ни был этот враг Кеми.
