Умслопогас, Галаци и третий их спутник вышли из пещеры. Этот вождь ничего не отвечал и не раскрывал никому своих мыслей. Ему казалось, что он ясно видел трех, а не двух людей, выходящих из пещеры. Ему казалось также, что плащ, покрывавший третьего человека, раскрылся, когда тот проходил мимо него, что под плащем он увидел облик прекрасной женщины и блеск женских глаз – больших и темных, подобных глазам серны.
Этот же вождь заметил, что Булалио не призвал никого из пленных, чтобы признать в убитой девушке Лилию, что факел колебался взад и вперед, когда освещал ее, хотя рука Убийцы никогда не дрожала. Все это вождь подметил и не забыл.
Случилось же так, что позже, во время обратного путешествия, отец мой, Умслопогасу пришлось сделать строгое замечание этому вождю, который хотел отнять у другого его долю военной добычи. Он резко поговорил с ним, лишил его командования частью и назначил другого на его место. Кроме того, он отнял у него скот и отдал тому, которого тот хотел ограбить.
Поэтому, хотя наказание было заслуженным, вождь этот все более и более думал о третьем человеке, который вышел из пещеры и больше в нее не вернулся и имел облик прекрасной женщины.
В тот же день Умслопогас направился к краалю, в котором жил Динган. С собою они вели, большое количество скота в подарок Дингану и множество пленных молодых женщин и детей; Умслопогас хотел умилостивить сердце Дингана, так как не мог привести ту, которую обещал, – Лилию, цветок из цветов, будучи осторожным и мало веря в доброту царей, Умслопогас, как только достиг границ страны Зулусов, отослал лучший скот и самых красивых девушек и детей в крааль народа Секиры, у Горы Привидений. Тот, кто раньше был начальником стражи и стал простым воином, заметил также и это.
В одно прекрасное утро я, Мопо, сидел в краале в обществе Дингана. Я продолжал служить ему, хотя он ни слова не сказал мне с той минуты, как я предсказал ему, что из крови белых людей, погубленных им, вырастет цветок его смерти. Умслопогас же вошел в крааль Дингана на следующий день после избиения Анабоонов.
Настроение Дингана было мрачным, и он искал случая чемнибудь развлечься. Он вспомнил о белом «Человеке Молитвы», который явился в крааль для того, чтобы научить народ Зулусов поклоняться другим богам, чем ассегаи и цари. Он был хорошим человеком, но учение его не привилось у нас, мы даже с трудом понимали его; индунам также учение это не нравилось, им казалось, что оно ставит начальника над начальником, царя над царем и учит миру тех, чье ремесло – война. Динган послал за белым человеком, чтобы завести с ним беседу. Динган считал себя самым умным из людей.
Лицо белого человека было бледно. Он был свидетелем того, что случилось с бурами, а так как сердцем он был кроток, то подобные зрелища были ему ненавистны. Царь пригласил его сесть и сказал ему:
– Недавно ты рассказывал мне об огненном месте, куда отправляются после смерти люди, которые совершили злые поступки при жизни. Известно ли твоей премудрости, находятся ли там мой предки?
– Я не могу узнать этого, царь! – отвечал «Доктор Молитвы». Я не могу судить о поступках людей. Я только говорю, что те, кто убивает, грабит, притесняет невинных и лжесвидетельствует при жизни, отправляются после смерти в огненное место!
– Насколько мне известно, предки мои совершали все эти поступки, и если они находятся в этом месте, то и я отправлюсь туда; я хочу после смерти соединиться со своим отцом и дедами. Но я думаю, что мне удастся избегнуть огня, если я попаду туда!
– Каким образом, царь?
Динган хотел подставить ловушку «Доктору Молитвы». В центре той открытой площади, где совершилось нападение на буров, он велел воздвигнуть огромный костер: снизу лежал хворост, а на хворосте бревна и даже целые деревья. Таким образом среди площади находилось возов шестьдесят сложенных сухих дров, отец мой.
– Ты увидишь сам, белый человек! – отвечал он и приказал слугам поджечь кругом валежник, затем он призвал тот полк юношей, который оставался в краале. Кажется, воинов была тысяча и еще полтысячи, не более – тех самых, которые перебили буров.
Огонь начал ярко разгораться; полк вошел и стал рядами перед Динганом. В то время, как все юноши вошли и заняли свои места, костер представлял одно огромное ревущее пламя. Хотя мы сидели в ста шагах от него, жара была невыносима, когда ветер дул в нашу сторону.
– Скажи, «Доктор Молитвы», неужели огненное место жарче этого костра?
– спросил царь.
Белый человек отвечал, что ему это неизвестно, но что костер, действительно горит жарко.
– Я покажу тебе, как я выберусь из огненного места, если мне суждено будет лежать на таком огне, хотя бы он в десять раз был больше и жарче. Слушайте, дети мои! – вскричал он, вскакивая с места и обращаясь к воинам.
– Вы видите этот костер? Бегите и затопчите его своими ногами. Где теперь бушует огонь, пусть останутся черная зола и уголья!
Белый человек поднял в ужасе руки и стал молить Дингана отменить свое приказание, которое повлечет за собой смерть многих людей, но царь велел ему замолчать. Тогда тот поднял глаза, кверху и стал молиться своим богам. С минуту воины в недоумении смотрели друг на друга, огонь бешено ревел, пламя высоко подымалось к небу, а над ним и вокруг него плясал горячий воздух. Но начальник отряда громко закричал:
– Велик наш царь! Слушайте царя, отличающего вас! Вчера мы уничтожили Анабоонов, – но то был не подвиг, они были безоружны. Вот враг, более достойный нашей доблести. Дети, выкупаемся в огне – мы свирепее огня! Велик царь, отличающий нас!
Окончив свою речь, он кинулся вперед, и ряд за рядом, с громкими криками, кинулись за ним воины. Они действительно были храбры, кроме того, они знали, что если впереди их ждет смерть, смерть ждет и тех, которые останутся позади – лучше умереть с честью, чем со стыдом. И потому они пошли вперед весело, как на сражение, под предводительством своего вождя и запели «Ингомо», воинственную песнь Зулусов. Вот вождь приблизился к ревущему огню, мы видели, как он поднял щит, чтоб защититься от жара. Потом он исчез, он прыгнул в самую середину костра и едва ли впоследствии был найден его труп. За ним последовал первый ряд воинов. Они шли, ударяя по огню щитами из воловьей кожи, вытаптывая его босыми ногами, вытаскивая пылающие бревна и откидывая их по сторонам. Ни один человек первой роты не уцелел, отец мой, они падали, как мотыльки, налетающие на свечу, а упав, они погибали. За ними шли другие роты, и в этой битве счастливы были те, кому последнему пришлось сразиться с «врагом». Вскоре густой дым
