двинулись дальше пешком и наконец вышли на большую площадку среди лагеря на масличной горе рядом с сероватыми деревьями Гефсиманского сада. Тут их ждал Саладин, кругом султана собралась вся его большая армия.
Розамунда и Вульф подошли к султану и опустились перед ним на колени. Розамунда в одеянии послушницы, а Вульф в своей изрубленной кольчуге.
XII. ПОСЛЕДНИЕ КАПЛИ КУБКА
Саладин посмотрел на них, но не сказал обычного приветствия и, помолчав немного, произнес только:
– Вы знаете все. Вы знаете, что ваш высокий титул отнят от вас и что все мои обещания окончены; вы знаете также, что здесь вас ждет смерть неверной рабыни. Так это?
– Я знаю все, великий Салахеддин, – ответила Розамунда.
– Скажите же мне тогда, пришли вы добровольно и почему рядом с вами преклонил колени сэр Вульф, которого я пощадил и смерти которого я не ищу?
– Я пришел добровольно, Салахеддин; спросите ваших эмиров. Об остальном пусть скажет сам Вульф.
– Султан, – произнес Вульф. – Я посоветовал моей родственнице Розамунде идти сюда, хотя такого совета ей было и не нужно, и потом пошел с нею по праву крови и справедливости, ее преступление против вас лежит также и на мне. Ее судьба – моя судьба.
– Я вас простил и не сержусь на вас, – ответил Саладин, – значит, вы должны сами придумать средство последовать за нею.
– Без сомнения, – ответил Вульф, – я христианин посреди многих сыновей Пророка, а потому без труда найду дружественную саблю, которая поможет мне найти этот путь. Прошу вас оказать мне милость и сделать ее судьбу моей судьбой.
– Как? – сказал Саладин. – Вы готовы умереть с нею, вы, сильный и молодой, когда на свете столько других женщин?
Вульф улыбнулся и кивнул головой.
– Хорошо. Я не могу стать между безумцем и его безумием.
Я обещаю вам эту милость. Вы разделите ее судьбу; Вульф д'Арси, вы выпьете чашу моей рабы Розамунды до последних, самых горьких капель.
– Это я только и хочу, – спокойно ответил Вульф.
Теперь Саладин взглянул на Розамунду и спросил:
– Почему вы пришли сюда, не боясь моей мести? Говорите, если же вы желаете попросить о чем- нибудь.
Розамунда поднялась с колен и, стоя перед ним, сказала:
– Я пришла, могучий повелитель, чтобы молить за народ Иерусалима, так как мне сказали, что вы не желаете слышать другого голоса, кроме голоса вашей рабы. Вспомните, много месяцев тому назад видение показало вам меня. Вы трижды видели в грезах, что, благодаря моему поступку, вы спасете многие жизни и принесете на землю мир. Вы знаете, как меня привезли к вам и какими почестями осыпали, но мне, христианке, было тяжело видеть ежедневные убийства, я старалась бежать и наконец благодаря уму и самопожертвованию другой женщины бежала. Теперь я пришла, чтобы подвергнуть себя наказанию, и ваше видение исполнилось или, по крайней мере, вы можете его исполнить, если Господь тронет ваше сердце благодатью; ведь я по доброй воле пришла просить вас, Салахеддин, пощадить город, и за кровь его жителей принять в дар мою кровь. О, господин, будьте так же милосердны, как вы велики! Что скажете вы в день суда над вами, вспомнив, что вы прибавили еще восемьдесят тысяч убитых к числу погубленных раньше, а вместе с ними жизнь многих тысяч ваших собственных соплеменников? Ведь воины Иерусалима не умрут, не мстя за себя! Пощадите их жизнь, позвольте им уйти свободными и тем заслужите благодарность всего рода человеческого и прощение Бога в небесах.
Сказав это, Розамунда замолкла, протянув руки к нему.
– Я предлагал им это, и они отказались, – сказал Саладин. – Зачем я дам теперь такие милости, когда они побеждены?
– Сильный в помощи, – продолжала Розамунда, – неужели вы, такой отважный, порицаете рыцарей и воинов за то, что они бились, хотя знали, что их положение безнадежно? Разве вы не назвали бы их трусами, если бы они сдали город, в котором жил их Спаситель, не стараясь защитить его? О, я устала… Я больше не могу говорить, но снова смиренно и на коленях молю вас – скажите слова милосердия, не окрасьте кровью ваше торжество – кровью женщин и маленьких детей.
И, упав ниц, Розамунда схватила подол его царственного платья и прижалась к небу лбом.
Свет месяца обливал ее; вся громадная толпа вооруженных людей молчала; Саладин сидел неподвижно, как статуя, глядя на купола и башни Иерусалима, которые рисовались на темно-синем небе.
– Встаньте, – сказал он наконец, – и знайте, племянница, что вы поступили как подобало члену моего рода и что я, Салахеддин, горжусь вами. Знайте также, что я взвешу вашу просьбу, как не взвесил бы мольбы другого человека. Теперь я должен посоветоваться с моим собственным сердцем, и завтра ваша мольба будет или исполнена, или отвергнута. Вам, осужденной на смерть, и рыцарю, который желает умереть вместе с вами, я, по старому закону и обычаю, предлагаю принять ислам и тогда дарую вам жизнь и почет.
– Отказываемся, – в один голос ответили Вульф и Розамунда.
Султан наклонил голову; казалось, он не ожидал другого ответа и огляделся кругом, как все думали, для того, чтобы призвать палачей. Но он только сказал предводителю мамелюков:
– Раздели их, возьми под стражу и охраняй, пока я не прикажу убить. Ты отвечаешь жизнью за них. Накормить и напоить их, не делать им никакого зла, пока я не прикажу.
Мамелюк поклонился и подошел со своим отрядом. В последнюю минуту Розамунда спросила его:
– Скажите мне, мой друг, что сталось с Масудой?
– Она умерла за вас; отыщете ее там, за городом, – ответил Саладин. Розамунда закрыла лицо руками и вздохнула.
– А что с Годвином, моим братом? – вскрикнул Вульф.
Но ему не ответили.
Розамунда повернулась и, протянув руки к Вульфу, упала ему на грудь. И тут в присутствии бесчисленной армии они обменялись поцелуем жениха и невесты и вместе с тем поцелуем прощания. Ни он, ни она не сказали ни слова, только, уходя, Розамунда подняла руку и указала на небо.
И ропот прошел по толпе, все, как один человек, повторяли одно слово:
– Пощады!
Но Саладин не двигался, не сделал знака, и их увели в различные тюрьмы.
В числе многих тысяч, смотревших на эту странную и потрясающую сцену, были два человека в длинных одеяниях – Годвин и епископ Эгберт. Годвин трижды старался подойти к трону, но воины, стоявшие кругом него, получили особые приказания; они не позволяли ему ни шевельнуться, ни заговорить. Когда Розамунда проходила мимо него, он хотел приблизиться к ней, но они схватили и удержали. Однако Годвин успел закричать:
– Да будет благословение неба на тебе, святая Божия, на тебе и на твоем верном рыцаре.
Розамунда узнала звук этого голоса и оглянулась, но не увидела д'Арси, потому что кругом нее столпилась стража. И она пошла, спрашивая себя, донесся ли до нее голос Годвина, или прозвучало благословение ангела, или с ней просто заговорил один из франкских пленных.
Годвин ломал руки, епископ старался поддержать его, говоря, чтобы он не печалился, потому что Розамунда и Вульф избрали смерть славную и более желанную, чем тысячи жизней.
– Да, да, – сказал Годвин, – я хотел бы быть с ними.
– Их дело окончено, ваше – нет, – кротко сказал епископ. – Пойдемте в нашу палатку и станем на колени. Бог могущественнее султана, и, может быть, Он спасет их. Если на заре завтра они будут еще живы, мы постараемся добиться аудиенции у Саладина, чтобы попросить за осужденных на смерть.
Они вошли в палатку и молились, как жители Иерусалима молились за своими полуразрушенными стенами, прося Господа смягчить сердце Саладина. Вот полы палатки раздвинулись, и перед
